Баркер покачал головой.
— Не поможет ли вам ваша «атмосфера»? — ехидно сказал Бэк. — Я попробую изъясниться в вашем же романтическом стиле. Представьте себе, что, сражаясь вслепую с красными ноттингхиллцами, ударившими на вас с двух сторон, вы вдруг услышали бы вдалеке шум и крики. Представьте себе, о романтический Баркер, что за красными туниками ноттингхиллцев вы увидели бы синее с золотом Северного Кенсингтона, напавшего на них с тыла, окружившего их со всех сторон и погнавшего их под удары ваших алебард!
— Если бы это было возможно… — начал Баркер.
— Это могло быть возможно! — перебил его Бэк. — Это простейшая арифметика. На Пэмп-стрит выходит определенное число переулков. Их не девятьсот; их не девять миллионов. Они не вырастают за ночь; они не растут как грибы. При таком численном перевесе, какой имеется у нас, нам ничего не стоит продвигаться по всем этим переулкам сразу. В каждый из них мы можем послать почти столько же людей, сколько Вэйн может выставить на всем протяжении фронта. Послушайтесь моего совета— и он у вас в руках! Это все равно что теорема Евклида.
— Вы думаете, это так? — робко, но уже с некоторой надеждой в голосе спросил Баркер.
— Я говорю вам все, что я думаю, — ответил Бэк, вставая. — Я думаю, что Адам Вэйн задал вам хорошую баню. Он изобретательный парень, и я его от души жалею.
— Бэк, вы великий человек! — воскликнул Баркер, в свою очередь поднимаясь на ноги. — Вы вернули мне рассудок! Стыдно сказать, я уже готов был стать романтиком. Разумеется, все, что вы говорите, — золотые слова. Война есть явление чисто физическое и тем самым базируется на чистой математике. Мы были побеждены, потому что мы не позаботились ни о математике, ни о логике, ни о чем бы то ни было вообще — словом, потому что мы заслуживали поражения. На этот раз мы займем все подступы и победим, потому что на нашей стороне будет сила. Когда мы открываем кампанию?
— Сейчас же, — сказал Бэк и направился к выходу.
— Сейчас? — воскликнул Баркер, догоняя его. — Неужели вы хотите сейчас? Сейчас уже поздно!
Бэк резко повернулся к нему и топнул ногой.
— По-вашему, на войне тоже существует восьмичасовой рабочий день? В Ноттинг-Хилл! — крикнул он проезжающему кебу. Кеб остановился, и оба приятеля сели в него.
Иногда славная репутация создается в один час. В последующие шестьдесят — восемьдесят минут Бэк проявил себя подлинно великим человеком, обладающим кипучей энергией. Ураганом носился он в кебе от короля к Вилсо-ну, от Вилсона к Свиндону, от Свиндона к Баркеру; маршрут его был извилист, но то была извилистость молнии. Две вещи повсюду сопровождали его — неразлучная сигара и план Северного Кенсингтона и Ноттинг-Хилла.
— Пэмп-стрит имеет в общем девять подступов на протяжении четверти мили, — снова и снова твердил он всем, с кем ему приходилось говорить, — три от Вестбоурн-гров, два от Лэдброк-гров и четыре от Ноттинг-Хилл-Хай-стрит. — И когда последнее зеленоватое
: мерцание странного заката сменилось непроглядной тьмой, в каждом из девяти переулков уже было сосредоточено по отряду в двести человек.
Эта самая непроглядная тьма и побудила некоторых участников похода высказаться против беспредельного оптимизма Бэка. Но он лишь рассмеялся в ответ.
— Ночь не может помешать нам, — заявил он, — Надо будет только держаться уличных фонарей. Взгляните-ка на карту! Двести лиловых северокенсингтонцев под моей командой маршируют вверх по Оссингтон-стрит, двести гвардейцев под командой капитана Брюса вверх по Клэн-рикард-Гарденс. Двести желтых пехотинцев Западного Кенсингтона под командой правителя Свиндона ведут наступление с Пембридж-роуд. Двести других — с восточных улиц, от Квинс-роуд. Два отряда желтых идут двумя переулками от Вестбоурн-гров. И, наконец, двести зеленых бейзуотерцев спускаются с севера через Чепстоу-плейс, а еще двести под командой правителя Вилсона пересекают верхнюю часть Пембридж-роуд. Мат в два хода, джентльмены! Неприятель должен будет либо запереться в Пэмп-стрит и погибнуть в ней, либо отступить мимо Газовой компании и наскочить на мои четыре сотни. В случае же отступления мимо церкви св. Луки он наскочит на западный отряд в шестьсот человек. Все ясно как на ладони, если только мы все не сошли с ума. Вперед! Прошу всех разойтись по штабам и ждать, пока капитан Брюс не подаст сигнала к наступлению. А там держитесь фонарей, руководитесь математикой и положите конец всей этой нелепой шутке. Завтра мы снова будем штатскими!
Пламя его оптимизма пылало в ночи и смыкалось вкруг Ноттинг-Хилла, в котором плененным зверем метался Вэйн. Война близилась к концу. Энергия одного человека в один час спасла город от кровопролития.
В течение следующих десяти минут Бэк молча расхаживал по фронту своего отряда, бесформенной глыбой маячившего в темноте. Он не счел нужным менять свой внешний вид, не снял своего светлого пальто и только нацепил на себя кобуру с револьвером. Его современный костюм казался странным рядом с ярко-лиловыми туниками его алебардщиков, мерцавшими во мраке.
Наконец из тьмы донесся пронзительный вопль трубы, то был сигнал к наступлению. Бэк кратко скомандовал поход, и лиловый отряд, тускло мерцая сталью, свернул в длинный прямой переулок.
В течение четверти часа они молча шли вперед и наконец оказались в самом центре обреченной твердыни. Ни один звук, ни один шорох не выдавали присутствия врага. Но на этот раз они знали, что с каждым шагом приближаются к нему, и шли сквозь мрак, придерживаясь линии фонарей и не испытывая того гнетущего чувства неизвестности, которое так томило Баркера, вступившего во вражеский стан вслепую.
— Стой — готовься! — внезапно крикнул Бэк; издали донесся грохот ног по камням мостовой. Но то была ложная тревога. Вынырнувшая из мрака фигура оказалась посланцем из северного отряда.
— Победа, м-р Бэк! — задыхаясь, крикнул он. — Они бежали. Правитель Вилсон занял Пэмп-стрит.
Бэк в страшном возбуждении ринулся вперед.
— Каким путем они отступили? Если на церковь св. Луки — там Свиндон! Если мимо Газовой компании — они наткнутся на нас! Летите к Свиндону, пусть он держит Сент-Люкс-роуд! Об остальном позаботимся мы! Они в капкане! Летите!
Вестник пропал во тьме, и гвардия Северного Кенсингтона двинулась дальше с уверенностью машины. Но уже через сотню ярдов алебарды снова дрогнули и ощетинились, мерцая в лучах газа, — снова раздался топот чьих-то ног и снова вынырнувший из мрака человек оказался вестником.
— Правитель! — крикнул он. — Желтые кенсингтонцы держат Сент-Люкс-роуд уже двадцать минут, они заняли ее еще до занятия Пэмп-стрит. А до Пэмп-стрит не более двухсот ярдов; так что ноттингхиллцы никак не могли отступить на церковь.
— Значит, они отступают мимо газового завода, прямо на нас! — весело крикнул Бэк. — Какое счастье, что наш переулок освещен! Нам нечего бояться его извилин. Вперед!
На протяжении последних трехсот ярдов, отделявших их от цели, Бэк — впервые в жизни, быть может, — впал в своего рода философическую грусть, ибо он принадлежал к тому типу людей, которых успех делает мягкими и даже меланхоличными.
— Жалко мне беднягу Вэйна, ей-богу, жалко, — думал он. — Он так заступался за меня на совещании! А как он обработал старика Баркера! Но что поделать — такова судьба всех, кто восстает против математики, не говоря уже о цивилизации. Что за бесстыдное вранье — весь этот хваленый военный гений! Кажется, я открыл то, что до меня еще открыл Кромвель: лучшие генералы — это лавочники. Люди, умеющие продавать и покупать людей, могут командовать ими и убивать их. Это все равно что щелкать на счетах. Если Вэйн располагает двумястами людей, он никак не может послать их сразу в девять мест. Если они ушли из Пэмп-стрит, они должны были направиться куда-нибудь. Если они не направились к церкви, значит, они направились к газовым заводам. И тут-то мы их й поймаем. Мы — лавочники и дельцы — ничего не могли бы поделать, не будь у более умных, чем мы, людей тысячи всевозможных причуд, которые мешают им рассуждать логически. Вот и выходит, что мы самые рассудительные. И в результате я — относительно тупой человек — смотрю на мир так, как смотрел на него господь бог: как на огромную машину. Господи, что это? — он вдруг закрыл глаза руками и попятился назад.