Опираясь на трость, Амат миновала перекресток, откуда брала начало улица Нантань, и очутилась в складском районе. Движение на улицах изменилось — ритм города всегда следовал за временем года. Бешеная гонка страды осталась позади, и хотя забот до конца года хватало с лихвой, возникло ощущение пройденного рубежа. Великий трюк, что сделал Сарайкет центром мировой хлопковой торговли, повторился, и теперь обыватели будут час за часом обращать эту выгоду во власть, состояние и престиж.
Тем не менее в воздухе витала тревога, и Амат тоже ее уловила. С поэтом что-то стряслось. Только сидя вечером у окна, она услышала три или четыре версии произошедшего. Все, кого она обходила дорогой, судачили об одном: с поэтом что-то неладно. Случилось что-то ужасное, и связано это было с Домом Вилсинов и скорбным торгом. Юноши и девушки на улицах передавала друг другу новость с улыбкой — предвестье кризиса вызывало у них оживление. Они были слишком молоды или же слишком бедны и невежественны, чтобы ужаснуться услышанному. Другое дело — старики. Те, кто понимал, чем все обернется.
Амат глубоко вдыхала воздух, запах моря, аромат жаркого у прилавков, смрад красильных чанов из соседнего квартала. Ее город пережил середину лета. В глубине души она до сих пор дивилась тому, что смогла вернуться сюда, что не сидит в застенке у Ови Ниита. Проходя мимо горожан со своей клюкой, Амат старалась не думать о том, что о ней говорят.
В банях стража пытливо оглядела ее, принимая приветственные позы. Амат даже не ответила, просто вошла под выложенные мозаикой гулкие своды, пахнущие кедром и чистой водой. Внутри она скинула одежду и, минуя общественный зал, направилась в кабинку Марчата у дальней стены — как всегда.
Вид у него был паршивый.
— Слишком жарко, — сказал он, когда Амат опустилась в воду. Лаковый поднос слегка заплясал на волнах, но чай не пролился.
— Ты вечно так говоришь, — ответила она.
Марчат вздохнул и отвернулся. Под глазами у него виднелись багровые, как синяки, мешки. Хмурое лицо посерело. Амат наклонилась и подогнала поднос к себе.
— Полагаю, — произнесла она, — все прошло хорошо.
— Зря полагаешь.
Амат отхлебнула чаю и присмотрелась к нему — своему начальнику и другу.
— Тогда о чем нам еще говорить?
— О чем и всегда. Есть сделки, как обычно.
— Сделки, стало быть… Значит, все прошло хорошо.
Он раздраженно глянул на нее и снова отвел глаза.
— Может, для начала разберемся с договорами красильщиков?
— Как скажешь, — ответила Амат. — А что, сроки уже поджимают?
В последнюю фразу она вложила весь свой сарказм, чтобы скрыть ярость и негодование. И страх. Марчат неуклюже изобразил, что сдается, после чего взял с подноса пиалу.
— Мне предстоит встретиться с хаем и кое-кем из утхайемской верхушки. Я и так уже целый день прилюдно казнился из-за скорбного торга. Посулил им полное расследование.
— И что же ты намерен откопать?
— Думаю, правду. Знаешь, как состряпать хорошую ложь? Надо для начала поверить в нее самому. Мне видится, наше расследование — или чье-то еще — укажет на переводчика Ошая. Он и его люди все это затеяли под руководством Бессемянного: нашли девицу, обманом привели ее к нам. У меня остались рекомендательные письма, которые я передам людям хая. Те выяснят, что письма поддельные. На Дом Вилсинов будут смотреть как на сборище идиотов. В лучшем случае лет за десять вернем себе доброе имя.
— Это мелочь, — отмахнулась Амат. — А что, если Ошай отыщется?
— Не отыщется.
— Ты уверен?
— Да, — ответил Вилсин, шумно вздохнув. — Уверен.
— А где Лиат?
— До сих пор на допросе. Надеюсь, к вечеру ее выпустят. Надо будет что-нибудь для нее сделать. Как-нибудь исправить положение. Ее репутация уже, считай, пострадала. С островитянкой уже говорили, хотя, боюсь, она не способна сказать что-либо вразумительное. Зато теперь все кончено, Амат. Это единственное утешение. Худшее, что могло случиться, случилось, а нам остается только подчистить за собой и двигаться дальше.
— Так в чем же правда?
— Я уже сказал, — ответил Вилсин. — И только эта правда имеет значение.
— Нет. Настоящая правда. Кто прислал жемчуг? Только не говори мне, что его наколдовал андат.
— Кто знает? — пожал плечами Марчат. — Ошай сказал, что их привезли из Ниппу, от семьи девушки. Зачем сомневаться в его словах?
Амат шлепнула по воде, чувствуя, как брови сходятся от ярости. Марчат разъярился в ответ — побагровел лицом, выставил челюсть вперед, как мальчишка перед дракой.
— Я спасаю твою шкуру! — процедил он. — Спасаю Дом. Делаю все, что могу, чтобы похоронить это дело раз и навсегда. Я не хуже тебя знаю, во что вляпался, но, ради богов, Амат, что ты предлагаешь? Пойти к хаю и извиниться? Откуда жемчуг, спрашиваешь? Из Гальта, Амат. Из Актона, Ланнистона и Коула. Кто все затеял? Гальты. А кто заплатит, если всплывет эта правда, а не моя? Не я один. Меня убьют. Тебя, если повезет, сошлют в какую-нибудь даль. Дом Вилсинов снесут. И как думаешь, они этим ограничатся? А? Я сомневаюсь.
— Это было преступно, Марчат.
— Да, преступно. Да, мерзко. — Он так яростно размахивал руками, что плеснул чаем в бассейн. Красное облачко быстро растворилось в воде. — Но нашего мнения никто не спрашивал. Все решили до нас. Когда тебе, мне и всем нам рассказали, уже было поздно. Мне дали задачу, и я ее выполнил. Теперь скажи, Амат, что бы ты сделала, будь ты хаем Сарайкета, если бы узнала, что твой ручной божок плел заговоры с твоим же соперником? Ограничишься ли расправой с орудиями — а мы и есть орудия — или преподашь гальтам урок, который они нескоро забудут? У нас ведь нет собственных андатов, значит, тебе ничто не помешает. Мы не сможем дать сдачи. Зачахнут ли наши посевы? Или у всех женщин Гальта случатся выкидыши? Они ведь тоже ни в чем не повинны, как эта островитянка! Они точно так же не заслужили этого горя!
— Не кричи, — прервала его Амат. — Люди услышат.
Марчат откинулся на спину, нервно выглянул в окно, присмотрелся к двери. Амат покачала головой.
— Красивая речь, — сказала она. — Долго заучивал?
— Не очень.
— И кого ты хотел убедить? Меня или себя?
— Обоих, — ответил он. — Нас обоих. Я ведь прав, и ты это знаешь. Расплата будет тяжелее, чем преступление, и пострадают невинные.
Амат окинула его взглядом. Он так отчаянно хотел доказать свою правоту, убедить ее. Как мальчишка. Ей стало еще тяжелее.
— Пожалуй, — согласилась Амат. — Ну и? С чего начнем?
— Будем расчищать завал. Попытаемся уменьшить ущерб. Да, и вот еще что. Помнишь этого парня, Итани? Ты не знаешь, почему ученик поэта зовет его Отой?
Амат позволила себя отвлечь. Покатала имя в памяти, но ничего не отозвалось. Она отставила чашку на край бассейна и приняла позу признания в невежестве.
— Как будто северное имя, — сказала она. — А когда он его так называл?
— Я приставил к ним человека для слежки. Он подслушал разговор.
— Как-то не вяжется с тем, что Лиат о нем рассказывала.
— Что ж, значит, будем держать ухо востро. Пока нам от этого ни жарко, ни холодно, хотя не нравятся мне такие странности.
— А как насчет Мадж?
— Кого? А-а, островитянки. Надо будет подержать ее при себе недельку-другую. Потом отправлю ее домой. Один торговый дом как раз готовит корабль на восток. Если хайские следователи к тому времени оставят ее в покое, я оплачу ей дорогу. Второй случай может представиться нескоро.
— Надеюсь, ты проследишь, чтобы она добралась благополучно?
— Да, хоть об этом позабочусь.
Долгое время они сидели молча. У Амат было так тяжело на сердце, словно его обложили свинцом. Марчат сидел неподвижно, почти как одурманенный. «Бедняга Вилсин, — подумала она. — Из кожи вон лезет, чтобы представить все в лучшем свете, но сам себе не верит. Слишком умен».
— Стало быть, — тихо сказала Амат, — займемся договорами с красильщиками. Каковы наши условия?