— Нет, будь добр, — жалобно сказала Силье, — не оставайся здесь, будь теперь с нами!
— Я вас скоро догоню. А теперь поторапливайтесь! Было ясно, что уговорить его невозможно. Скоро вся поклажа была погружена в повозку, и они стали двигаться вверх, по узкой лесной дороге.
— Он так ужасно рискует, — жаловалась Силье кучеру.
— Тебе не нужно беспокоиться за Тенгеля, — отвечал он. — Этот человек может больше, чем нам следует об этом знать.
— Нет, я так не думаю. О нем идет дурная слава, но он не такой!
— Добрая барышня Силье, — сказал кучер, повернувшись к ней. — Как, по вашему мнению, он мог находиться здесь, внизу, так долго?
— Вы полагаете, что он…?
— Не знаю, может ли он менять личину или использует другое колдовство. Но он был среди людей так долго в первый раз.
«И этот тоже говорит „среди людей“, — подумала потрясенная Силье.
— Да, но почему он подвергает себя таким опасностям? — спросила она жалобно.
— Такого вопроса я от вас не ожидал, барышня Силье, — пробормотал кучер, снова поворачиваясь вперед.
Силье не успела подумать над его ответом, потому что Даг начал реветь. Был ли он мокрым или голодным, она не знала, вероятно, было и то, и другое. Но она ничем сейчас не могла ему помочь. Молоко, приготовленное для него, стало ледяным, а раздевать его сейчас было бы безумием. Вместо этого она положила его к себе на грудь и начала баюкать, пока он не перестал плакать и снова заснул. Лошади, тащившие их повозку, были сильными. Подъем был крутым, дорога вилась вдоль отвесных пропастей. Каждый раз, как она бросала взгляд на долину, река и дома внизу казались все меньше. В конце концов они стали как игрушечные, а потом их и вовсе не стало видно.
Даг теперь спокойно лежал и спал у нее на руках, а Суль стояла за спиной кучера и погоняла лошадей. Силье придерживала ее за ноги, чтобы она не упала. Она часто восхищенно посматривала на витраж, положенный сверху на другую поклажу. Ей никогда не принадлежало ничего такого красивого, и она спрашивала себя, использует ли она его когда-нибудь. Где они будут жить? Она бы поставила витраж на видное место, может быть, как украшение на стену. Или здесь, наверху, живут только в шалашах?
Ее пальцы коснулись альбома, который она получила от Бенедикта. Он был переплетен с помощью вытканной ленты. Так мило с его стороны! Это стоило ему работы и денег. Ни она, ни Бенедикт не подозревали, что она владела чем-то таким, что будет значить для нее бесконечно много. Да, его подарок когда-то поможет раскрыть тайну Людей Льда. Но пока что это были только переплетенные листы пергамента домашнего изготовления. Силье смотрела на младенца с чистыми, светлыми чертами лица. У него немного отросли волосы и выбивались из-под шапки. Она размышляла о том, что бы сказала его мать, увидев его теперь на дороге, ведущей к стране ужаса и холода, к «Стране теней». Она часто думала о матери Дага. Что чувствовала теперь эта женщина? Облегчение? Нет. Способность глубоко сопереживать подсказывало Силье, что эта женщина должна была чувствовать нечто другое. А кроме того, была небольшая деталь, которая укрепляла Силье в ее вере. Кружка, наполненная молоком и поставленная рядом с младенцем. Доказательство отчаяния несчастной матери.
10
Шарлотта Мейден задумчиво сидела у окна и смотрела на полуразрушенный собор. После пожара в 1531 году никто словно не имел сил начать большую реставрацию. После реформации страна переживала голод и бесчисленные эпидемии. Только часть этого собора была теперь действующей, остальное лежало в руинах.
Из окна она видела также реку Нид, которая так красиво обвивала город и делала его почти неприступным с его единственным въездом, укрепленным воротами на западе.
— Скажи мне, матушка, — начала Шарлотта задумчиво. — Ты что-нибудь знаешь о женском монастыре в Бакке? Он еще существует?
Мать в замешательстве посмотрела на нее, оторвавшись от рукоделия.
— Орден бенедиктинцев? Его, пожалуй, уже нет. Разве все не исчезло с Реформацией, как думаешь? По правде сказать, я не знаю.
— А цистерцианцы на Рейне? Это был, кажется, тоже женский монастырь?
— Мне думается, что он больше не существует. А в чем дело? Почему эти странные вопросы?
— Я надумала поступать в монашеский орден.
— Ты? Ты сошла с ума? Ты же даже не католичка!
— Разве это имеет значение? Я, пожалуй, могу поменять веру.
— Нет, Шарлотта! Об этом не может быть и речи — что скажут люди? А твой отец? Нет, мы приглашены на бал в субботу к владельцу лена. Там ты повеселишься и забудешь о своих причудах. Говорят, приедут несколько изящных кавалеров из Дании. Здесь, конечно, не так много, из кого можно выбирать.
Шарлотта нетерпеливо встала и вышла из комнаты. Мать озабоченно посмотрела ей вслед. Неужели то, что так мучило ее в последнее время, были религиозные раздумья? Но католический монастырь! Это просто невозможно! Если бы только выдать ее замуж… Как могли они произвести на свет ребенка с такой непривлекательной внешностью? Длинный нос, имевший привычку преследовать некоторые датские дворянские и, в не меньшей степени, королевские семьи, украшал лицо Шарлотты. Бедная девушка, она была их главной заботой.
В своей комнате Шарлотта упала на постель. Она знала, что далеко не красива. Будучи юной, она заочно была помолвлена с молодым графским сыном из Дании. Однако после первой, торжественной встречи на балу он покинул ее с невразумительными извинениями. Договор, заключенный родителями, был вскоре расторгнут. Позор был невыносим, но со временем она научилась заглушать его. Когда другой очаровательный датчанин оказал ей внимание в прошлом году, она, испытывая недостаток в мужском восхищении, стала его очень легкой добычей. Она всегда скрывала свою застенчивость за сияющей улыбкой и беспечными разговорами. Никто не должен был догадаться, как ужасно и беспомощно она себя чувствовала. Молодой датчанин был опытным соблазнителем… Шарлотта была опьянена счастьем, пока не узнала, что он уже женат, а она сама ждет от него ребенка. Но теперь все это было несущественно. Если бы только она могла повернуть время вспять и вернуть ребенка в свои объятия! Это невозможное желание постоянно сверлило ее мозг. Ее все время мучил страх, воспоминания об оставленном в лесу младенце.
Нет! Она ворочалась и зарывалась головой в подушку. Если бы у нее кто-то был, с кем можно было бы поговорить, излить кому-то свое отчаяние. Священнику? Нет, он бы не понял, только осудил. Все бы осудили. Но разве не этого хотела она сама? — Чтобы кто-то осудил ее, заставил упасть на колени, подвергнул телесному наказанию, бил ее? Но все это никогда бы не вернуло ей ребенка.
Была еще одна причина ее мучений — оставленный ею младенец не был крещен. Если бы она могла пойти туда и поискать… Нет, пойти туда снова, никогда, никогда!
Попросить священника? На это она тоже не могла бы решиться. Трусость! Страх перед тем, что она бы там нашла. Она была заблудшая, виновная…
Суль начала уставать от беспрерывной тряски во время езды. Кроме того, ей хотелось есть. Силье вынула сундучок с едой, взятый с собой, и дала ей два пирожка.
— Дай один кучеру, — сказала она.
Суль сразу же это исполнила. Кучер с радостью принял от нее еду.
— Благодарю тебя. Не хочешь ли немного посидеть рядом со мной?
Суль, конечно, хотела. У нее собственные пристрастия в отношении мужчин, с улыбкой думала Силье. Дома ее любимцем был работник. А сейчас кучер. Она сидела, круглая, как шарик, из-за многослойной зимней одежды, которую на нее надела Грета, и держала на вожжах маленькую ручку. Время от времени она оборачивалась, чтобы убедиться, что Силье видит, как прекрасно она тут сидит.
Пейзаж был диким и непривычным. После того, как исчезла панорама долины, они стали подниматься между черными обрывистыми горными стенами. Дороги давно больше не было, но кучер явно хорошо знал, где можно проехать. Силье озабоченно посматривала на следы от колес, оставшиеся на снегу — хорошая подсказка преследователям! Они ехали вверх по течению реки. Горное ущелье защищало от самых сильных снежных бурь, так что снег на дне ущелья был совсем неглубок. Во всяком случае, лошади легко справлялись с ним. Но чем выше они поднимались, тем плотнее и глубже становился снег.