Тенака приподнялся на локте и посмотрел на нее, но она на него даже не взглянула.
— В чем дело? — спросил он.
— Ни в чем.
— Но это же неправда. Прошу тебя, Рения, поговори со мной.
— Дело в человеке, которого ты убил.
— Ты что, знала его?
— Нет. Но он был безоружен, и не было нужды его убивать.
— Ясно. — Он спустил свои длинные ноги с кровати и подошел к окну.
Она смотрела с постели на его обнаженное тело, загородившее луну.
— Зачем ты это сделал?
— Иначе нельзя было.
— Объясни.
— Он, будучи явным сторонником Цески, вел за собой целую толпу. Его внезапная смерть напугала их — а они-то все были вооружены, в том числе луками и стрелами. Они могли бы напасть на нас — но его гибель их ошеломила.
— Меня-то она уж точно ошеломила — словно на бойне! Он повернулся к ней.
— Это не игра, Рения. Многие люди погибнут еще до конца недели.
— И все-таки это нехорошо.
— Нехорошо? У нас тут не рыцарский эпос, женщина, и я не герой в золотых доспехах, вершащий одни лишь хорошие дела. Я счел, что смерть этого человека позволит нам избавить город от зловредной опухоли, не подвергая себя опасности. И он вполне заслужил свою смерть.
— И тебя не волнует, что ты отнял у него жизнь? Ты не подумал, что у него могла быть семья, дети, мать?
— Нет, не волнует. На свете есть всего двое, кого я люблю, — ты и Ананаис. Тот человек сам выбрал, на чью сторону стать, за это он и умер. Я не жалею о содеянном и через месяц, вполне возможно, забуду об этом.
— Какие ужасные вещи ты говоришь!
— Ты предпочла бы, чтобы я лгал тебе?
— Я просто подумала, что мы... разные.
— Не суди меня. Я просто стараюсь сделать что могу — по-другому я не умею.
— Иди ложись.
— Значит, спор окончен?
— Если ты так хочешь, — солгала она.
В комнате над ними Басурман ухмыльнулся и отошел от окна.
Странные создания женщины. Влюбляются в мужчину, а потом стараются его изменить. Большинству это удается, и всю оставшуюся жизнь они удивляются, как это их угораздило выйти замуж за таких нудных приспособленцев. Такова уж бабья натура. Басурман стал перебирать в памяти лица собственных жен, но сумел ясно припомнить не более тридцати. «Стареешь, — сказал он себе. — И зачем было заводить такую уйму женщин? Не дворец, а прямо базар какой-то. Все из-за чрезмерного самомнения — от него никуда не денешься, так же как от сорока двух детей». Басурман вздрогнул и хохотнул.
Слабый шум снаружи привлек его внимание. По стене футах в двадцати правее лез человек — это был Муха.
— Что это ты делаешь? — спросил вполголоса Басурман.
— Кукурузу сажаю, — прошипел в ответ Муха. — Сам не видишь что?
Басурман взглянул на темное окошко вверху.
— А по лестнице подняться было нельзя?
— Меня попросили прийти именно так. Мне назначено свидание.
— Понятно. Ну что ж, доброй ночи!
— Взаимно.
Басурман убрал голову из окна. Сколько же усилий прикладывает человек, чтобы нажить себе лишних хлопот.
— Что тут происходит? — раздался голос Тенаки-хана.
— Нельзя ли потише? — огрызнулся Муха.
Басурман снова высунулся из окна и увидел Тенаку, глядящего вверх.
— У него свидание, — пояснил чернокожий.
— Если он упадет, то сломает себе шею.
— Он никогда не падает, — заверил Белдер из левого окна. — Такой уж талант ему дан от природы.
— Не скажет ли мне кто-нибудь, зачем этот человек лезет по стенке? — вмешалась Райван.
— У него свидание! — прокричал Басурман.
— А почему он не поднялся по лестнице? — осведомилась она.
— Мы это уже обсудили. Его попросили прийти таким путем!
— А-а. Значит, свидание у него с Равенной.
Муха прилип к стене, ведя личную доверительную беседу с вечными богами.
В темной комнате наверху Равенна кусала подушку, сдерживая смех — но удержаться не могла.
Два дня Ананаис провел среди скодийских повстанцев, разбивая их на отряды из двадцати человек и заставляя трудиться в поте лица. Их было пятьсот восемьдесят два человека — в большинстве своем крепких, поджарых горцев. Однако они не знали, что такое дисциплина, и не привыкли к регулярным военным действиям. Будь у Ананаиса время, он создал бы из них армию, способную сразиться с любыми силами Цески, — но времени не было.
В первое же утро Ананаис вместе с сероглазым Лейком собрал всех бойцов и проверил, как они вооружены. На все воинство имелась едва ли сотня мечей.
— Это не мужицкое оружие, — сказал Лейк. — Зато у нас вдосталь топоров и луков.
Ананаис кивнул и двинулся дальше. Пот, пробираясь под маску, разъедал незаживающие шрамы, и раздражение гиганта росло.
— Отбери мне двадцать человек, способных командовать другими, — распорядился он и вернулся в хижину, которую сделал своим штабом.
Галанд и Парсаль последовали за ним.
— Что стряслось? — спросил Галанд, когда они расположились в прохладной горнице.
— Стряслось? Эти шестьсот парней через пару суток полягут все до единого. Вот что стряслось.
— Что, уже настроился на поражение? — ровно произнес Парсаль.
— Пока еще нет, но близок к этому. Они крепкие ребята и сами рвутся в бой, но нельзя же выставлять против Легиона толпу новобранцев. У нас даже горна нет — а если б и был, никто бы не понял ни единого сигнала.
— Тогда нам придется нанести удар и быстро отойти, — предложил Галанд.
— Ты ведь не дослужился до офицера, верно? — спросил Ананаис.
— Нет. Породой не вышел, — огрызнулся Галанд.
— По этой причине или по какой иной, но командовать людьми тебя не учили. Такая тактика не для нас — для этого нам придется раздробить силы. Легион будет истреблять нас по частям, каждая из которых не будет знать, что происходит с остальными. В конце концов Легион войдет в Скодию и обрушится на беззащитные города и деревни.
— Что же ты предлагаешь? — спросил Парсаль, налив воды из каменного кувшина в глиняные кружки и раздав остальным.
Ананаис отвернулся, приподнял маску, с шумом втянул в себя холодную воду и сказал:
— По правде говоря, сам не знаю. Если мы будем держаться заодно, они раздробят нас в первый же день. Если разделимся сами, они перебьют мирных жителей. Что в лоб, что по лбу. Я попросил Лейка начертить мне карту этих мест, хотя бы грубую. И у нас есть пара дней, чтобы натаскать людей отзываться на простейшие сигналы — будем пользоваться охотничьими рожками. Ты, Галанд, отбери две сотни лучших бойцов — таких, что способны устоять перед конницей. Ты, Парсаль, займись лучниками — и опять-таки отбери лучших в отдельный отряд. Мне понадобятся еще самые быстрые бегуны. И пришлите ко мне Лейка.
Когда братья ушли, Ананаис осторожно снял свою черную маску, налил в миску воды и промыл багровые, воспаленные рубцы. Дверь открылась, и он быстро повернулся спиной к вошедшему. Надев маску, он предложил Лейку стул. Старший сын Райван был красивым парнем, сильным и гибким, с глазами цвета зимнего неба. Двигался он со звериной грацией и держался с уверенностью человека, который знает, что у него есть свой предел, но еще не достиг его.
— Наша армия не внушила тебе доверия? — спросил он.
— Мне внушило доверие ваше мужество.
— Горцы славятся им. — Лейк откинулся назад и положил длинные ноги на стол. — Но ты не ответил на мой вопрос.
— Это не вопрос, поскольку ответ ты уже знаешь. Нет, ваша армия не внушила мне доверия — так ведь и армии никакой нет.
— Сможем ли мы отразить Легион?
Ананаис подумал немного. Другому он мог бы и солгать, но только не Лейку — слишком уж он смышлен.
— Как сказать...
— И тем не менее ты останешься с нами?
— Да.
— Почему?
— Хороший вопрос. Но я не могу на него ответить.
— По-моему, он достаточно прост.
— Ну а ты почему остаешься?
— Это моя земля, мой народ — и моя семья, с которой все и началось.
— С твоей матери?
— Если угодно.
— Она замечательная женщина.
— Это так. Но я хочу знать, почему остаешься ты.
— Потому что это мое ремесло, мальчик. Я офицер «Дракона». Понимаешь, что это значит?