Райван брела вдоль рядов убитых, припоминая имена своих воинов и молясь за каждого. Почти у всех были свои поля и хижины, жены и дети, сестры, матери. Райван знала их всех. Она позвала к себе Лейка и велела составить углем на бумаге список павших.
Ананаис, смыв кровь с одежды, занялся генералом Кареспой. Тот был не в духе и не желал разговаривать.
— Мне придется убить тебя, Кареспа, — с сожалением сказал Ананаис.
— Я понимаю.
— Хорошо! Может, поешь со мной?
— Нет уж, спасибо. У меня пропал аппетит. Ананаис понимающе кивнул.
— Предпочитаешь какой-нибудь определенный способ?
— Какая разница? — пожал плечами Кареспа.
— Тогда меч. Может, хочешь сделать это сам?
— Иди к дьяволу!
— Тогда это сделаю я. Даю тебе время до рассвета — приготовься.
— Не хочу я ждать до рассвета. Убей меня сейчас, пока я в настроении.
— Ладно, — сказал Ананаис, и боль, жгучая, как адское пламя, опалила спину Кареспы. Он хотел обернуться, но тьма заволокла его ум. Галанд выдернул меч и вытер его о плащ генерала, а после сел рядом с Ананаисом.
— Стыд и срам, — сказал он.
— Нельзя было отпускать его после всего, что он сделал.
— Пожалуй. Боги, генерал, мы все-таки победили! Даже не верится, правда?
— Раз уж за дело взялся Тенака...
— Брось — ведь всякое могло случиться. Они могли бы не ходить в атаку конным строем, а спешиться и послать вперед лучников.
— Могли бы, да не сделали. Они действовали согласно уставу. В кавалерийском уставе сказано, что конница при встрече с нерегулярной пехотой должна идти в атаку. Легион славится своей дисциплиной. Хочешь, чтобы я назвал тебе главу и параграф?
— Нет надобности. Ты это, поди, сам и написал.
— Нет, не я. Последние изменения ввел Тенака-хан восемнадцать лет назад.
— И все-таки...
— В чем дело, Галанд? Ведь он оказался прав.
— Но не мог же он знать, где встанет Кареспа со своим трубачом, — однако же послал нас с Парсалем на тот самый холм.
— А откуда еще мог Кареспа следить за битвой?
— Он мог бы пойти в бой вместе со своими людьми.
— А решал бы за него кто — трубач?
— Тебя послушать, так все очень просто, но битвы просто так не выигрываются. Стратегия — это одно, а отвага и мастерство — другое.
— Я и не отрицаю. Легионеры дрались не в полную силу. Среди них много хороших ребят, которым, полагаю, их задача не доставляла удовольствия. Но теперь это позади. Я предложу легионерам присоединиться к нам.
— А если они откажутся?
— Я их отпущу — но на выходе из долины их будешь ждать ты с сотней лучников. Живым не должен уйти никто.
— Жестокий ты человек, генерал.
— Я намерен подольше пожить на этом свете, Галанд. Бородач тяжело поднялся на ноги.
— Надеюсь, это тебе удастся, генерал. Надеюсь также, что Тенака-хан сотворит еще одно чудо, когда придут полулюды.
— Это будет завтра. Порадуемся сегодняшнему дню.
12
Тенака нашел укромное место высоко в горах у водопада — воздух здесь был прохладен и чист, а на склонах еще лежал пятнами снег. Он медленно и старательно разложил между камней костер и сел, глядя на пламя. Он не испытывал радости от победы — кровь убитых смыла все его чувства. Немного погодя он встал и подошел к ручью, вспоминая слова Аста-хана, старого шамана племени Волчьей Головы:
«Все в мире создано для человека — но с двоякой целью. Вода создана для того, чтобы мы ее пили, — но она же служит символом бренности человека. Воды отражают нашу жизнь. Они рождаются в чистоте гор и бегут, лепеча, словно малые дети, вырастая постепенно в сильные юные реки. Они ширятся, начинают течь медленнее и наконец петляющей старческой походкой входят в море. И там, словно души людей в Запредельной Бездне, они сливаются, пока солнце вновь не поднимет их ввысь и они не прольются дождем на горы».
Тенака окунул руку в струящуюся воду. Он чувствовал себя выбитым из колеи, оторванным от времени. Маленькая бурая птичка вскочила на камень поблизости от него — она искала пропитания и не замечала Тенаку. Внезапно она нырнула в поток, и Тенака подался вперед, завороженный зрелищем того, как она трепещет крылышками под водой. Птичка вынырнула, скакнула на камень, отряхнула перышки и нырнула опять. Тенака глядел на нее, и ему становилось легче. Он понаблюдал за птичкой еще немного, потом лег на траву и стал смотреть, как собираются в голубом небе облака.
Высоко над ним, расправив крылья, парил орел, обманно неподвижный в потоках теплого воздуха.
Поблизости вспорхнула куропатка — с ее перьев, уже по-весеннему пестрых, еще не сошла белизна, и это служило ей отличной защитой, поскольку в горах еще лежал снег. Мысли Тенаки обратились к этой птице. Зимой она вся белая и неотличима от снега, весной пестреет, частично сохраняя белое оперение, а летом ее окраска делается грифельной-серой с бурым под стать камням, в которых она прячется. Кроме перьев, ей нечем защититься.
Куропатка взмыла в воздух, и орел камнем обрушился на нее. Но он был против солнца, и тень его упала на куропатку — она свернула в сторону, чудом избежав грозных когтей, и снова упорхнула в кусты.
Орел с видом оскорбленного достоинства уселся на дереве неподалеку. Тенака откинулся на спину и закрыл глаза.
Новая битва не за горами, и дважды одна и та же стратегия не сработает. Они выиграли передышку — но это все. Цеска выслал Легион искоренить горстку мятежников — знай командиры, что здесь находится Тенака-хан, они прибегли бы к иной тактике. Теперь они это узнают... и Цеска двинет против Тенаки всю свою мощь.
В каком числе нагрянет враг на этот раз?
В Легионе осталось еще четыре тысячи человек. Солдаты регулярной армии — это еще десять тысяч. Дренайские Уланы — этих, по последним сведениям, две тысячи. Но страшнее их всех, вместе взятых, полулюды. Сколько Цеска успел их понаделать? Пять тысяч? Десять?
И как их расценивать против обычных людей? Одного полулюда за пятерых? Даже в этом случае они стоят двадцати пяти тысяч солдат.
На первый раз Цеска недооценил скодийское восстание — дважды он своей ошибки не повторит.
Усталость легла на Тенаку словно саван. Его первый план был так прост: убить Цеску и умереть. Теперь сложные перипетии нового замысла клубились в голове, как туман.
Столько смертей — и сколько их будет еще?
Он подбросил дров в костер и лег рядом, завернувшись в плащ. Он думал об Иллэ и своем вентрийском доме. Как хорошо ему там жилось.
Потом перед ним возникло лицо Рении, и он улыбнулся. Всю жизнь он был везучим. Грустным, одиноким, но везучим. Удача подарила ему любящую мать Шиллат, поставила рядом с ним такого человека, как Ананаис. Он служил в «Драконе». Он любил Иллэ. Он нашел Рению.
Все эти дары судьбы — более чем щедрая награда за одиночество и боль изгоя. Тенаку охватила дрожь. Он подбросил еще топлива и лег, ожидая тошноты, которая, как он знал, последует за этим. В голову вступила боль, и яркие огни заплясали перед глазами. Он глубоко дышал, успокаивая себя перед приступом. Боль нарастала, терзая мозг огненными пальцами.
Тенака мучился четыре часа и под конец чуть не дал волю слезам. Потом его отпустило, и он уснул...
Он очутился в темном коридоре, холодном и идущем под уклон. Под ногами валялись крысиные скелеты. Он переступил через них — скелеты ожили, забренчали костями и убежали во тьму. Тенака потряс головой, стараясь вспомнить, что это за место. Впереди висел в цепях разложившийся труп.
— Помоги мне! — сказал мертвец.
— Ты мертв, я не могу тебе помочь.
— Почему ты отказываешь мне в помощи?
— Ты мертвый.
— Мы все мертвы — и никто нам не поможет.
Тенака двинулся дальше в поисках двери, спускаясь все глубже вниз.
Коридор расширился и превратился в зал с темными колоннами, уходящими в пустоту. Из мрака показались тени с черными мечами в руках.
— Теперь ты наш, Факелоносец, — раздался чей-то голос.
Тени не носили доспехов, и лицо их вожака было Тенаке знакомо. Тенака попытался вспомнить его имя, но не смог.