— Жаль. Хотите, повторим опыт? — с ехидством спросил Профессор.
— Нет. У меня мурашки бегают по телу! А где вы прячете прибор? — с раздражением спросил я, чувствуя, что сдаюсь.
Профессор ухмыльнулся и выдвинул один из ящиков стола. Передо мной предстала потрясающая неразбериха всевозможных компонентов. По фантастически перепутанной проволоке и припою, разлитому в безмерном количестве где попало, я мог безошибочно сказать, что это произведение профессорских рук. Сама схема была чрезвычайно простой, проще современного радио.
— Громкоговоритель — назовем его так — спрятан за шторой, — сказал Профессор. — Конструкция может быть не только компактной, но даже портативной.
— Какой радиус действия? — спросил я. — Я имею в виду, на какое расстояние от источника звука работает звукогаситель?
Профессор указал на деталь, похожую на переменный конденсатор.
— Я не делал обширных текстов, но конструкция может быть отрегулирована так, чтобы дать полное звуковое затемнение в радиусе свыше двадцати футов. Еще на тридцать футов звук ослаблен, а далее он полностью восстанавливается. Но увеличьте емкость — и вы охватите любую площадь, — объяснил Профессор.
— Ну хорошо. И все же. Профессор, как вы намерены использовать эту конструкцию? — спросил я.
— Это уж ваша забота, — сказал он, сладко улыбнувшись. — Я всего лишь непрактичный ученый, а коммерсант — вы! Думаю, что применение будет широким. Одна лишь просьба, Фред. Не проболтайтесь об этом. Преподнесем сюрприз.
Я привык к подобным разговорам и через несколько дней представил Профессору доклад, предварительно проконсультировавшись с Харгривсом о производственной стороне.
Шеф внимательно прочел мой доклад. Казалось, один-два пункта вызвали его сомнения.
— Я не вижу, как вы сможете запустить в производство глушитель? — спросил он, впервые окрестив таким именем новорожденного. — У нас нет ни оборудования, ни персонала, а я ужасно нуждаюсь в деньгах сейчас, а не через год.
— Вчера звонил Фентон. Сказал, что нашел покупателя на па тент Харвея. Я ему не верю, но возможно, что это правда. Интегратор даст деньги, — сказал я.
— Да, это, пожалуй, наилучший план, — ответил Профессор. — Но необходимо обсудить один-два пункта вашего доклада. Думаю, мы это сделаем в Оксфорде.
— Почему в Оксфорде?
— Потому что не все мозги сосредоточены в одном лишь Кембридже.
Через три дня Профессор появился в конторе, и по выражению лица мы поняли, что он доволен собою. Причина самодовольства не замедлила обнаружиться. В его кармане был чек на десять тысяч фунтов, за подписью Родерика Фентона, выданный Харвею и переданный нашей фирме. Профессор объяснил, что он уговорил Харвея продать глушитель Родерику как собственное изобретение.
— Но почему вы продали изобретение этому головорезу? — вопили мы хором. — Нельзя было найти кого-нибудь другого?
— Это все не стоит выеденного яйца, — спокойно отвечал Профессор, обмахиваясь чеком, словно веером. — К черту принципы! За полученные десять тысяч фунтов я смогу купить патенты Харвея и осчастливить всех моих кредиторов в один миг.
Сэр Родерик не дремал. Фантастическая игрушка появилась на рынке через шесть месяцев и вызвала неслыханную сенсацию.
Не могу понять, почему сэр Родерик пустил тогда в производство портативный аппарат, внешне напоминающий маленький радиоприемник. Сначала его покупали из простого любопытства, затем люди оценили его, пользуясь глушителем в местах большого скопления шумов, а затем…
Случайно мне довелось побывать на премьере новой оперы Эдварда Ингланда.
Музыка Ингланда много лет вызывала полемику. В день премьеры сторонники и противники композитора столкнулись в фойе врукопашную. Но дирекция театра заблаговременно вызвала наряд полиции, поэтому увертюру сопровождали лишь несколько свистков и мяуканье.
Окончилась увертюра, занавес поднялся, и я увидел героиню. Ее вступительная ария оказалась более доступной для моего понимания, но музыка была мрачной, и я снова пожалел о потерянном вечере. Не успел я раскаяться в совершенном проступке, как гнетущая тишина окутала зрительный зал. Думаю, что в первый момент я единственный во всем театре понял, что произошло. Я окинул взглядом зал. Все, казалось, застыли, сидя в креслах. Настоящий театр лишь начинался. Я смеялся до изнеможения. Те из зрителей, кто осознал, что произошло, пытались объяснить это своим соседям по креслу — сначала жестами, а затем в ход пошла писанина на листочках бумаги. Искали виновника, но тщетно! Тем не менее на следующий день во всех газетах резко нападали на сэра Родерика и настаивали на расследовании. Профессор, пожалуй, никогда не казался нам таким жизнерадостным, как в те дни.