— Какой-нибудь дефект с прибором? — спросил Адамс.
— Нет, — ответил Андерсен, — “психо” был в порядке.
Он осмотрел собравшихся одного за другим.
— Может, вы не понимаете, что это означает? — спросил он и начал разъяснять. — Когда человек спит или принял наркотики, или в любом другом случае, когда он без сознания, психометр может вывернуть его наизнанку. Он раскопает такие вещи, о которых человек, придя в сознание, клянется, что не помнит или не знает. Даже когда человек сопротивляется, определенная утечка информации существует, и она увеличивается, в то время как умственное сопротивление ослабевает.
— Но с Саттоном это не сработало, — сказал Шилкросс.
— Верно, не сработало. Говорю вам, этот человек — не человек.
— И вы думаете, что он достаточно отличается от нас физически, чтобы жить в космосе, жить без пищи и воды?
— Не знаю, — ответил Андерсен. Он облизнул губы и огляделся по сторонам, как дикое животное, ищущее путь к спасению.
— Я не знаю, — сказал он. — Просто не знаю.
Адамс мягко заговорил:
— Мы не должны падать духом, что-нибудь инопланетное нам не страшно. Это могло быть страшным, когда первые люди выходили в космос. Но сегодня…
Кларк нетерпеливо прервал его:
— Сами чужие вещи меня не беспокоят. Но когда человек становится чужаком…
Он сглотнул ком в горле и обратился к Андерсену:
— Как вы думаете, он может быть опасен?
— Возможно, — уклончиво ответил Андерсен.
— Даже если и так, — он не сможет причинить нам большего вреда, — сказал Адамс, — его номер просто нашпигован следящей аппаратурой.
— Есть какая-нибудь информация? — поинтересовался Блэкборн.
— Только в общих чертах. Ничего особенного. Саттон бездельничает. Имел несколько вызовов по визору. Последний сделал сам. Был у него посетитель или два.
— Он знает, что за ним наблюдают, — предположил Кларк, — он просто прикидывается.
— Ходят слухи, — сказал Блэкборн, — что Бентон вызвал его на дуэль.
Адамс кивнул.
— Ага, вызвал. Аш старается отвертеться… не похоже, чтобы он был опасен.
— Может, Бентон закроет нам этот случай? — почти с надеждой произнес Кларк.
Адамс тонко улыбнулся.
— Мне почему-то кажется, что Аш провел этот день, придумывая грязную штучку для мистера Бентона.
Андерсен выловил трубку из кармана и набил ее свежим табаком из кисета. Кларк ощупывал свои карманы в поисках сигарет.
Адамс посмотрел на Шилкросса.
— У вас что-то есть, Шилкросс?
Эксперт-лингвист кивнул.
— Но это не слишком волнующе. Мы открыли портфель Саттона, нашли манускрипт, сфотографировали его и поместили точно на то же место. Но пока что он ничего не дал. Мы не можем прочесть ни слова.
— Код? — предположил Блэкборн. Шилкросс покачал головой.
— Если бы это был код, наши роботы расшифровали бы его. Но это не код. Это язык. А пока нет ключа, язык расшифровать нельзя. Мы, конечно, проверили, — Шилкросс мрачно улыбнулся. — Вплоть до старых языков Земли… вплоть до Вавилона и Крита… Мы прекрасно проверили каждый “линго” в Галактике. Ни один и близко не подошел.
— Язык, — сказал Блэкборн. — Новый язык. Это означает, что Саттон нашел что-то.
— Естественно, — подтвердил Адамс. — Он мой лучший агент.
Андерсен беспокойно пошевелился в кресле.
— Вам нравится Саттон? — спросил он. — Лично вам Саттон нравится?
— Да, — ответил Адамс.
— Адамс, — обратился Андерсен. — Я вот все удивляюсь… Меня с самого начала поразило одно… Вы знали, что Саттон возвращается. Знали почти до минуты, когда он прибудет и установили для него ловушку. Как это вышло?
— Просто предчувствие. — невозмутимо ответил Адамс.
Довольно долго все сидели вчетвером, смотря на Адамса.
Потом поняли, что он больше ничего говорить не собирается и поднялись, чтобы оставить его одного.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
По комнате плыл женский смех, резкий от возбуждения.
Свет неожиданно изменился с сумеречно-голубоватого апрельского на лиловый свет сумасшествия, и комната превратилась в иной мир, который плыл в тишине, совсем не похожей на молчание. С легким ветерком, который прикасался к щеке ледяным дыханием, пришел запах — запах чужой земли, земли ужаса, захватывающего дыхание.
Пол внезапно качнулся под ногами Саттона, и он почувствовал, как кулачок Евы вонзился в его руку.
Вежливый голос обратился к ним, но для Саттона слова его были мертвыми и глухими звуками, падающими из ссохшейся оболочки.
— Итак, чего вы хотите? Здесь вы живете жизнью, которую жаждете, находите любое убежище, которое ищете. Владеете тем, о чем только можете мечтать.
— Есть такой ручей, — мечтательно проговорил Саттон. — Маленький ручей, бежавший…
Свет мгновенно изменился на зеленый, волшебно-зеленый, мерцающий тихой мягкой жизнью, бьющей через край весенней жизнью и ощущением чего-то приходящего. Потом появились деревья, окаймленные, окруженные ореолом мерцающей, пронизанной солнцем зелени, первых распускающихся почек…
Саттон пошевелил пальцами ног и почувствовал под ними траву, нежную травку весны, почувствовал легкий запах луговых трав, которые почти не пахнут… и более резкий запах турецкой гвоздики, цветущей на холме за ручьем. Он негромко сказал:
— Слишком рано цветет гвоздика.
Ручеек булькал ему, пробегая по гальке вниз, к БОЛЬШОЙ ДИОРЕ, и он рванулся вперед по луговой траве, плотно сжав в одной руке тростниковую удочку, а в другой — банку с червями.
Певчий дрозд мелькнул между ветвями деревьев, росших по берегам обрывов по ту сторону луга, и малиновка пела в ветвях могучего вяза, росшего над рекой. Саттон нашел размытое место в обрыве, похожее на стул, с корнем вяза, изогнутым, как спинка, сел на него и наклонился так, чтобы заглянуть в воду. Течение было сильным, темным и глубоким, оно закручивалось в водоворот и охватывало берег повыше, булькая и всасываясь с силой, которая создавала крошечные водовороты.
Саттон сделал вдох и затаил дыхание, сдерживая нетерпение. Дрожащими руками он нашел самого большого червя, выдернул его из банки и наживил на крючок.
Задыхаясь, он закинул крючок в воду и стал заклинать удочку, чтобы она легко поддавалась его усилиям. Поплавок поплыл по кружащемуся спуску воды, недолго покачался в маленьком водовороте, образованном возвращающимся течением, затем дернулся, почти исчез, выскочил на поверхность и поплыл снова. Саттон наклонился вперед, напряженный, с руками, ноющими от ожидания, но даже сквозь напряженность он чувствовал прелесть дня, полный мир и спокойствие, свежесть утра, мягкую теплоту солнца, синеву неба и белизну облака. Вода говорила с ним, и Саттон с радостной истомой чувствовал, как он растет и становится существом, которое стало частью светлого экстаза, вытканного из холмов и течения, луга и земли, созданного облаками, водой, небом и солнцем.
Поплавок стремительно ушел вглубь! Он сделал подсечку и почувствовал вес пойманной рыбы. Она проплыла в воздухе над головой Ашера и шлепнулась на землю позади него. Он бросил удилище, вскочил на ноги и побежал к пойманной добыче.
В траве блестел голавль. Он схватил леску и приподнял его. Рыба была громадной: длиной добрых восемь дюймов.
Всхлипывая от возбуждения, он упал на колени и схватил рыбу, освобождая крючок пальцами, которые дрожали и не слушались его. — Восьмидюймовый для начала, — сказал он, обращаясь к небу и потоку, лугу и облаку, — может быть, каждая, которую я поймаю, будет такой же большой. Может быть, я поймаю целую дюжину, и все будут длиною в восемь дюймов. А может, некоторые будут и больше, может…
— Хэлло? — раздался детский голос.