Но есть в этом месте и какая-то необычность, для описания которой я никогда не мог найти слов, сколько бы ни искал. Я не находил слов в своем лексиконе, таких слов, которые могли бы адекватно передать мою мысль.
Это место выглядело так, словно было наполнено ожиданием чего-то, что должно неизбежно произойти. Оно таило в себе вероятность какого-то драматического события или откровения. Возможно, слово “откровение” покажется неуместным и странным в этой ситуации, но мне кажется, что оно наиболее подходит к моему ощущению, которое я испытывал много раз, сидя на этом камне и созерцая долину.
Иногда я пытался вообразить себе, что такого особенного могло бы произойти здесь, но пугался этого образа, некоторых из этих возможностей, которые мне представлялись, хотя никогда не страдал излишком воображения.
Чтобы добраться до найденного камня, я обычно проходил через нижнюю часть пустоши, на которой трава растет лучше, чем в других ее местах, однако скот по какой-то причине не особенно часто приходил пастись туда. Пастбище заканчивалось небольшой группой деревьев, после которой тянулся густой лиственный лес, охватывающий пустошь. Камень был укрыт среди этих деревьев и потому в любое время дня находился в тени, но деревья не заслоняли обзор, потому что склон резко спускался вниз. Однажды, лет десять назад, а говоря точнее — 4 июля 1977 года — подходя к этому месту, я обнаружил, что там находились человек и какая-то странная машина в нижней части пастбища, как раз у самых деревьев.
Я говорю — машина, потому что она так выглядела, хотя, по правде сказать, совершенно не понял ее устройства. Она походила на яйцо, слегка вытянутое по краям, как если бы на него кто-нибудь легко наступил, но не раздавил, а только слегка сплюснул так, что концы стали более вытянутыми. Внутри него не было заметно никаких приборов или механизмов, но было окно, через которое можно было смотреть наружу. Было совершенно очевидным, что для управления этим яйцом нужно находиться внутри. Тот человек стоял снаружи перед открытой дверью и возился с чем-то, что напоминало двигатель, однако, когда я пригляделся, то понял, что если это мотор, то я такого никогда не видел. По правде говоря, я не очень хорошо рассмотрел этот “двигатель” и вообще что-либо касающееся машины, поскольку человек, как только увидел меня, как-то очень ловко и незаметно отвел меня от машины, начав любезный и очень интересный разговор. Так что я не мог, боясь показаться невежливым, сменить тему разговора или освободить себя от его расспросов хотя бы на короткое время, чтобы удовлетворить свое любопытство насчет машины. Я вспоминаю сейчас, что было очень много такого, о чем я хотел бы спросить его, но так и не спросил. Мне кажется сейчас, что он словно ожидал моих вопросов и старательно, с большим умением избегал ответов на них. Фактически, он так и не сказал, кто он, откуда пришел и почему оказался на моем пастбище. Хотя это может показаться читателю моего рассказа невежливым с его стороны, в то время мне это так не казалось, поскольку он был таким очаровательным собеседником, что к нему трудно было подходить с обычными мерками оценки других людей, не являющихся такими же совершенными, как и он.
Казалось, он очень много знал о земледелии, хотя внешне не походил на фермера. Подумать только я даже не могу в точности вспомнить, как он выглядел, хотя мне казалось, что одет он был каким-то необычным образом, раньше я такой одежды не видел. Его одежда не бросалась в глаза, не походила на одежду иностранца, но было в ней некое неуловимое отличие, трудно описываемое словами.
Он похвально отозвался о моих пастбищах, о траве, растущей на них, спросил, сколько голов скота я держу, сколько надаиваю молока и какой способ забоя скота я считаю лучшим. Я охотно отвечал на его вопросы, так как тема разговора была мне особенно близка, а он продолжал беседовать со мной, очень уместно вставляя свои замечания и задавая вопросы, некоторые из которых, как я теперь понимаю, представляли утонченные комплименты в мой адрес, хотя в то время я этого и не замечал. В руках он вертел какой-то инструмент, указывая им в сторону кукурузного поля, которое располагалось за изгородью, неподалеку. Он сказал, что всходы довольно хорошие, и спросил, как я думаю, не подрастет ли кукуруза до уровня четвертого колена к четвертому числу. Я удивленно ответил, что сегодня как раз четвертое и что кукуруза уже поднялась выше колена и что я этим очень доволен, так как это был новый сорт, который я пробовал впервые. Он выглядел немного удивленным, рассмеялся и сказал:
— О, уже четвертое, — и объяснил, что был очень занят последнее время и поэтому неудивительно, что он перепутал число. Прежде чем я успел выразить свое недоумение этим, он уже сменил тему разговора. Он спросил меня, как долго я живу в этом месте, а когда я ответил, тут же поинтересовался, жила ли моя семья здесь всегда, поскольку он уже слышал где-то о людях с такой фамилией. Тогда я начал рассказывать о своей семье и, прежде чем сам успел заметить, сообщил ему абсолютно все, включая даже смешные истории, которые мы обычно не рассказываем за пределами семейного круга, поскольку не хотели, чтобы окружающие знали о нас эти вещи. Наша семья всегда была консервативной и уважаемой, во многих аспектах она даже лучше, чем другие, но все равно, по-моему, нет такой семьи, у которой не было бы семейного секрета, который она не хотела бы выставлять напоказ.
Мы разговаривали столь долго, что час обеда уже миновал, а когда я это заметил, то пригласил незнакомца пообедать с нами.
Но он поблагодарил и сказал, что скоро починит свою машину и должен будет ехать, что, в сущности, уже закончил ремонт к тому моменту, когда я появился. Когда же я выразил сожаление, что слишком долго задержал его, он уверил меня, что ничего не имеет против и что проведенное со мной время доставило ему одно удовольствие. Но когда я покидал его, то все-таки успел задать один вопрос. Меня заинтересовал предмет, который он держал в руках во время нашей беседы. Я спросил его, что это за инструмент? В ответ он показал мне его и сказал, что это гаечный ключ. Он действительно был похож на гаечный ключ, но не совсем.
После обеда, немного поспав, я пошел обратно на пастбище, решив все-таки задать незнакомцу еще несколько вопросов, которых, как я понял, он избегал во время разговора. Но машина уже исчезла, и незнакомец тоже. Осталась только вмятина на том месте, где она стояла. Но гаечный ключ лежал рядом с этим местом. Когда я нагнулся поднять его, то увидел, что один конец как будто в чем-то испачкан, а приглядевшись, я понял, что это была кровь. Я с тех пор много раз упрекал себя, что не отдал эту вещь на анализ, чтобы проверить, — была ли это кровь человека или животного.
Я так же много раз думал о том, что же случилось там, кто был этот человек и как получилось, что он оставил этот ключ, и почему тяжелый конец его испачкан кровью. Я все еще прихожу отдохнуть к этому камню, и он также стоит в тени деревьев, и все тот же вид открывается с него, и воздух над речной долиной создает все ту же иллюзию объемности. И чувство звенящего ожидания все еще живет в этом месте. И я знаю, что это место было и будет в ожидании какого-то единственного необычного случая, что то, что произошло, было одним из многих событий, возможных здесь, и бесконечное число необычных событий может произойти здесь в будущем так же, как бесконечное множество их могло произойти в этом месте в прошлом. Хотя я и не надеюсь оказаться свидетелем следующего события, поскольку жизнь человека — лишь мгновение по сравнению с жизнью планеты.