Он, возможно, сделает именно так. Или найдет какого-нибудь андроида, которому он сможет доверять и через которого он мог бы вступить в контакт с организацией андроидов…
И хотя ему никто не говорил об этом, у него не было ни малейших сомнений в том, что такая организация существует, иначе кто же тогда ведет войну во времени?
Он повернул по тропинке, идущей вдоль проспекта, и завернул на другую, очень узкую, которая вела через низину к гряде невысоких холмов на севере.
Внезапно он почувствовал, что голоден и что ему следовало бы зайти перекусить в какое-нибудь кафе в административном здании. Затем он вспомнил, что у него нет денег, чтобы купить себе еду. Хотя несколько долларов двадцатого столетия и были у него в кармане, но здесь они не имели хождения, представляя ценность только для нумизматов.
Сумерки опустились на землю, и лягушки начали свой вечерний концерт. Сначала откуда-то издалека, затем все ближе и ближе — ему казалось, что его подошвы не касаются земли. Он хотел лететь, несомый звуком, поднимающимся к слабомерцающим звездам в вечернем небе, сияющем из черных глубин над его головой.
— Всего лишь несколько часов назад я шел по пыльной дороге, спускающейся с холма, в двадцатом столетий, собирая белую пыль на своих башмаках, — думал Саттон, — и остатки этой пыли все еще были на них.
И его воспоминание о той дороге и всем остальном в прошлом все еще было в его сознании.
— Память и эти пылинки — вот и все, что связывает меня с прошлым.
Он достиг холмов и начал подниматься на один из них. Воздух был очень чистым и свежим, пропитанным запахом сена и лесных цветов. Ашер поднялся на самую вершину холма и остался там, вглядываясь в окружающую его темноту ночи. Где-то очень близко от него начал осторожно настраивать свою скрипку кузнечик. Из болота доносился звук приглушенного лягушачьего кваканья. В темноте прямо перед ним слышался плеск ручья. Он как будто говорил с деревьями, с травой на берегу и склонившимися над ним в дремоте цветами, пробегая мимо них.
— Мне хотелось бы остановиться, — говорил ручей, — остановиться и поговорить с вами, но я не могу. Понимаете, мне нужно спешить, спешить к какому-то неведомому месту, куда я должен добраться.
“Так же как человек, — подумал Саттон. — И человека что-то гонит вперед и вперед. Человека подгоняют обстоятельства и необходимость, а также амбиции других беспокойных людей, которые не позволяют ему остаться в покое”.
Он не слышал звука, но почувствовал, как чья-то рука, большая и сильная, схватила его за руку и как бы выдернула с пешеходной дорожки. Извиваясь, он попытался освободиться от захвата. И в то же время он увидел неясный черный силуэт человека, который схватил его. Саттон сжал кулак и ударил в направлении, где была голова этого человека, но промахнулся. Затем нападающий ударил его в пах — Ашер согнулся. Его рванули за ноги, и он упал лицом вниз.
Он поднялся и где-то справа услышал щелканье скорострельных ружей и боковым зрением уловил яркие огоньки в ночи.
Затем откуда-то вновь появилась рука, закрыв ему рот и нос.
Порошок, — подумал он, ощутив странный незнакомый запах. И после этого он уже не слышал звуков стрельбы, лягушачьего кваканья в журчания ручья в лесу.
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
Саттон открыл глаза. Он лежал на кровати. Из открытого окна веяло прохладой. Комната была украшена фантастическими настенными росписями и вся была залита солнцем. Ветерок приносил запах цветов и счастливое пение птиц.
Ашер медленно вобрал в себя всеми чувствами явления и предметы, находящиеся в комнате — все было незнакомым. Незнакомая мебель, даже сами очертания комнаты были незнакомыми. Зеленые, пурпурные или красные обезьяны, изображенные в натуральную величину, носились одна за другой по волнистой желтой лиане, служащей бордюром. Его сознание скользило по следу времени в комнате, когда он пришел в себя.
Были люди, стрелявшие в темноте. И была рука, которая зажала ему рот.
Меня усыпили, — подумал он, — и похитили. А перед этим был кузнечик, кваканье лягушек и ручей, с журчанием бегущий по склону холма к какой-то своей цели. А перед этим был человек, сидевший напротив него и рассказывающий ему о Корпорации, о мечте и плане, который стоял перед этой Корпорацией.
Фантастический план, — продолжал думать Саттон. В этой наполненной солнцем комнате даже сама идея казалась чистой фантазией… которая заключалась в том, что человек направится не только к звездам, но и к другим Галактикам. Но в этом было величие, чисто человеческое величие. Было время, когда фантазией являлась лишь мысль о том, что когда-нибудь человек оторвется от планеты, на которой он родился. Было время, когда считалась фантазией только мысль о том, что человек выйдет за пределы Солнечной Системы и направится через эти чудовищные пространства, представляющие собой ничто, к другим звездам.
Но в Треворе была сила. А также — убежденность. Этот человек знал, куда он идет и почему он туда идет, и что нужно сделать для того, чтобы добиться своей цели.
— Указанная и декларированная Судьба, — сказал он. — Вот, что нужно для этого. Вот, что необходимо. Человек станет великим — он станет богом. Концепция жизни и мысли, которые были рождены на Земле, станут концепцией всей Вселенной, этого хрупкого пузыря в пространстве и времени, который продвигается в каком-то океане мистических явлений. И в этот океан человеческий разум проникнуть не может. И все же, к тому времени, когда человек доберется до нынешнего предела, он, возможно, будет способен проникнуть туда тоже.
Зеркало стояло внутри комнаты, и Саттон увидел в нем отражение нижней половины своего тела, которое было распростерто на постели и обнажено. На нем оставались одни трусы. Он пошевелил пальцами и проследил за их отражением в зеркале.
— Вы являетесь единственным человеком, который останавливает нас, — сказал ему Тревор, — вы являетесь единственным человеком, который препятствует на пути человечества, вы мешаете людям стать богами.
Но не все люди думают так, как Тревор. Не все запутались в темном механизме человеческой расы.
Делегаты из Лиги Равенства для андроидов однажды говорили с ним. Они перехватили его, когда он вышел из лифта и направлялся обедать. Они стояли вокруг него, словно ожидая, что он сделает попытку убежать от них, и были готовы помешать ему в этом. Один из них вертел в руках поношенную кепку, волосы у женщины были растрепаны, и она складывала руки на животе — жест, присущий решительным и солидным людям. Они, конечно, были немного тронутые и чем-то напоминали новых христиан, убежденных бойцов за веру, которая выделяла их среди других людей и из-за которой они подвергались преследованиям. Преследованиям и презрению, спокойному и уничтожающему. Даже андроиды, ради которых они работали, видели неэффективность их действий и вульгарность их методов.
— Сама человеческая раса, — продолжал думать Саттон, — не может ни на мгновение забывать о том, что она является человеческой, не может достичь такого смирения, которое должно идти рядом с равенством. И в то время, когда члены Лиги вели борьбу за равенство для андроидов, они просто не могли не относиться к ним свысока, к этим почти людям, ради которых они вели борьбу и которых хотели сделать равными себе.
Как об этом сказал Херкимер?
— Равенство не может быть даровано, оно не должно быть результатом человеческой терпимости.
Но это была единственная возможность для человеческой расы достичь равенства. Только таким путем, путем бесконечной терпимости. И все же эта жалкая горстка людей, которая свысока относилась к андроидам, были единственными людьми, к которым он мог сейчас обратиться за помощью. Человек, который вертел кепку в грязных руках, пожилая растрепанная женщина и еще один человек, которому, по-видимому, нечем было заняться.
— И все же, — напряженно думал Саттон, — и все же была еще Ёва Армор.
Могли быть еще и другие, похожие на нее. Где-то могли быть работающие вместе с андроидами, такие, как они.