Я закрутила головой.
— Вы на неверном пути. Насколько я поняла эту галлюцинацию, включая мою связь с этой Орчис, все началось каким-то образом в Центре. Как это случилось — я не могу сказать, и что случилось с нею прежде, не могу представить.
Она нахмурилась, явно обеспокоенная.
— Какая галлюцинация? — осторожно переспросила она.
— Вся эта фантастическая система — и вы тоже, — махнула я на все вокруг, — это тошнотворное огромное тело, все эти крохотные женщины, все. Очевидно, все это родилось в моем подсознании — и состояние моего подсознания меня беспокоит, так как осуществлением желаний его никак не назовешь.
Она продолжала глядеть на меня, еще больше забеспокоившись.
— Кто вообще мог рассказать тебе о подсознании? — неуверенно спросила она.
— Не вижу, почему даже в галлюцинациях от меня ждут, чтобы я была неграмотной идиоткой, — ответила я.
— Но Мать не может ничего знать о таких вещах. Ей это не нужно.
— Послушайте, — сказала я. — Я же вам объяснила, как и тем несчастным пародиям на женщин в той комнате, что я не Мать. То, чем я являюсь — это всего лишь несчастный Б.М., которому снится какой-то кошмар.
— Б.М.? — спросила она рассеянно.
— Бакалавр Медицины. Я практикую врачебное дело, — сказала я ей.
Она продолжала с любопытством разглядывать меня. Ее взгляд с неуверенностью блуждал по моим мощным формам.
— Ты утверждаешь, что ты доктор? — спросила она странным голосом.
— В обычном смысле — да, — согласилась я.
В ее голосе послышалось негодование, смешанное с изумлением, когда она возразила.
— Но это же полнейший вздор! Тебя воспитали и вырастили, чтобы ты была Матерью. Ты и есть Мать. Да ты только посмотри на себя!
— Да, — повторила я с горечью. — Только посмотрите на меня. Воцарилось молчание.
— Мне кажется, — произнесла я наконец, — галлюцинация это или нет, мы недалеко уйдем, если будем просто обвинять друг друга во вздоре. Предположим, вы объясните мне, что это за место, кем, вы думаете, я являюсь. Это может подтолкнуть мою память.
Но она воспротивилась этому.
— Думаю, — сказала она, — что сперва ты расскажешь мне то, что можешь вспомнить. Это лучше навело бы меня на мысль, что тебя так озадачило.
— Отлично, — согласилась я и пустилась в пространное повествование о себе, насколько я могла вспомнить все — до того момента, то есть когда разбился самолет Дональда.
Было глупо с моей стороны попасться на эту удочку. Конечно же, она и не собиралась что-нибудь мне рассказывать. Когда она выслушала все, что я смогла ей сообщить, она ушла, оставив меня в бессильной ярости.
Я дождалась, пока все в доме не затихло. Вскоре отключили музыку. Заглянула служительница, спросить, не нужно ли мне чего, видно, заканчивая последние дневные обязанности, и затем я уже ничего не смогла услышать. На всякий случай я подождала еще полчаса, пролетевшие незаметно, и попыталась с усилием встать, на этот раз разбив всю задачу на маленькие этапы. Самым трудным делом было встать на ноги из сидячего положения, но, запыхавшись, мне это удалось. Потом я подошла к двери и обнаружила, что она не заперта Я приоткрыла ее чуть-чуть, прислушиваясь. В коридоре не было ни звука, ни какого-нибудь движения, поэтому я широко раскрыла дверь и отправилась исследовать все, что могла, в этом доме. Двери всех комнат были закрыты. Прикладывая к ним плотно ухо, я могла расслышать за некоторыми размеренное тяжелое дыхание, но никаких других звуков в безмолвии. Я продолжала путь, свернув несколько раз за угол, пока не увидела перед собой парадную дверь. Я попыталась найти замок, но она не закреплялась ни болтами, ни засовом. Я замерла, прислушиваясь, на несколько мгновений и затем открыла ее и вышла наружу.
Передо мной расстилался сад паркового типа, с резкими от лунного света тенями. Между деревьями справа поблескивала вода, слева стоял дом, похожий на тот, что за моей спиной, в чьих окнах не было ни огонька.
Я недоумевала, что же дальше? Пойманная, как в ловушку, в эту гигантскую тушу и совершенно беспомощная, я могла мало что сделать, но я решила пойти дальше и хотя бы выяснить, что я могу, пока есть возможность. Я подошла к началу ступенек, по которым взбиралась до этого из машины скорой помощи, и начала осторожно спускаться по ним, держась за балюстраду.
— Мать, — произнес резкий, язвительный голос за моей спиной. — Что вы делаете?
Я обернулась и увидела одну из малышек в белой, освещенной лунным светом спецовке. Она была одна Я не ответила и шагнула дальше. До этого я могла рыдать в ярости от этого тяжеловесного, неуклюжего тела, но теперь оно научило меня осторожности.
— Вернитесь. Немедленно вернитесь, — сказала мне малышка.
Я не обратила внимания. Она, легко ступая, спустилась за мной и уцепилась за мои одежды.
— Мать, — снова сказала она. — Вы должны вернуться. Вы там простудитесь.
Я собралась сделать еще шаг, но она потянула за одежду, чтобы удержать меня. Я наклонилась вперед, сопротивляясь. Раздался резкий звук рвущейся ткани. Я качнулась и потеряла равновесие. Последнее, что я увидела — это остаток пролета ступенек, летящий мне навстречу…
Когда я открыла глаза, чей-то голос произнес:
— Так то лучше, но зачем же так капризничать, Мать Орчис. Счастье еще, что не случилось ничего худого. Сделать такую глупость. Мне стыдно за вас — действительно стыдно.
Голова моя раскалывалась, и я с раздражением обнаружила, что вся эта глупость все еще продолжается. Одним словом, я не была в настроении выслушивать град упреков. Я послала ее к черту. На мгновение она выпучила на меня глаза, а потом стала натянуто холодна Она в молчании прилепила мне слева на лоб корпию и пластырь и удалилась, сдерживая себя.
Мне с неохотой пришлось признать, что она была совершенно права. Что вообще намеревалась я сделать — и что вообще могла я сделать, обремененная этой жуткой массой плоти? Огромная волна отвращения к ней и чувство беспомощного страха снова довели меня до слез. Я тосковала по моему собственному чудесному, стройному телу, которое мне так нравилось и делало то, что я его просила. Я вспомнила, как Дональд однажды указал мне на молодое деревце, раскачивавшееся на ветру, и представил его мне, как моего близнеца И всего через пару дней…
Тут внезапно я сделала открытие, от которого я снова попыталась сесть. Пустота в моем мозгу заполнилась до конца Я смогла вспомнить все… От усилий у меня все зазвенело, поэтому я расслабилась и откинулась на подушки, перебирая в памяти все до того момента, когда у меня из руки вытащили иголку и протерли кожу…
Но что случилось после того? Я ожидала галлюцинации и сны… но не такое ясное, до мельчайших деталей, последовательное ощущение действительности… не это состояние, которое, как кошмар, стало всеобъемлющим.
Что же, что, Господи, что со мной сделали?
Я, должно быть, снова заснула, потому что когда я открыла глаза, за окнами было светло и стайка малышек забралась ко мне помочь с туалетом.
Они проворно расстелили простыни и перекатывали меня то так, то этак при помощи искусной технологии для умывания. Я терпеливо вынесла их усердие, ощущала себя свежее и с радостью обнаружила, что головная боль постепенно исчезла. Когда мы почти уже подошли к концу омовения, раздался властный стук в дверь и, не ожидая разрешения, вошли две фигуры, одетые в черную униформу с серебряными пуговицами. Они были типа амазонок, высокие, ширококостные, крепко сложенные и симпатичные. Малышки побросали все и забились, повизгивая от испуга, в дальний угол комнаты, где сбились в кучку.
Те две отдали мне знакомый уже салют. Со странной смесью решимости и почтительности одна из них спросила:
— Вы Орчис — Мать Орчис?
— Так они меня здесь зовут, — допустила я.
Девушка заколебалась, затем, скорее умоляюще, чем приказывая, сказала: