То обстоятельство, что автор особенно тщательно останавливается на характеристике двух монахов, доброго и злого, дало повод некоторым современным исследователям предположить, что и сам автор был монахом. Частые реминисценции из священного писания, используемые смертью в качестве иллюстративного материала, как будто бы тоже подтверждают такое мнение. Однако не следует упускать из виду, что в ту эпоху всякая образованность неизбежно была связана с церковной тематикой, и потому наличие такой тематики в литературном произведении еще никак не доказывает, чтобы автор его обязательно был и сам церковником.
Поэма полностью до нас не дошла: она обрывается на разговоре о женах-великомученицах, но сохранился русский ее перевод, относящийся к XVI в. Из него мы узнаем конец поэмы.
DE MORTE PROLOGUS
Всемогущий бог-отец,
Господин наш и творец!
Дай мне силы, чтоб умело
Я поведал это дело,
К славе, Господи, твоей,
К исправлению людей.
Люди, слушайте, внимайте,
Про могущество узнайте
И про власть жестокой смерти.
И никто еще, поверьте, —
Кто б он ни был, где б ни жил, —
От нее не уходил.
Неминуем горький рок:
В школе смерти взят урок.
В школе той косой своею
Всем сворачивает шею.
Широка земная твердь,
Но парит повсюду смерть,
Без границы и без меры
Смерти власть, — тому примеры
Приведу я вам сейчас
Так послушайте мой сказ.
* * *
Поликарпус жил мудрец —
Всей учености венец.
Изучив науки быстро,
Возведенный в сан магистра,
Об одном он тосковал:
Что он смерти не видал.
Раз молился он в костеле
И просил у божьей воли
Увидать на миг единый,
До своей еще кончины,
Смерть хоть раз лицом к лицу
(Что не страшно мудрецу).
Так молился он в костеле,
Оставаясь там дотоле,
Что костел весь опустел.
Встать с колен он не успел,
Как увидел пред собою
Существо невесть какое:
Чуть прикрыто пеленой,
С длинной, острою косой.
Тоще, бледно, желтолице,
Кровь из глаз росой струится,
Сгнил его почти весь нос,
И без кожи, без волос
Череп в сумраке блестит.
Страшный образ, жуткий вид!
И казалось, тело это,
Тонким саваном одето,
Кое-как набравшись силы,
Встало прямо из могилы.
И взглянув на то виденье,
Наш мудрец пришел в смятенье.
Рассмотревши саван, косу,
Увидав, что смерть без носа,
Устранюсь ее зениц,
Застонал и пал он ниц.
Страх объял так мудреца,
Что, похожий на глупца,
На полу он распростертым
Там застыл с дыханьем спертым.
Подождав над ним немного,
Смерть промолвила не строго:
Смерть
Ах, магистр, но что с тобой?
Ты здоровый, не больной.
Отчего же помертвелый
Ты лежишь от страха белый?
Сам ведь к богу ты взывал,
Чтоб меня он показал.
Так напрасно не волнуйся,
На меня теперь любуйся.
Здесь за тем я, чтоб ты мог,
От макушки и до ног,
Рассмотреть мое обличье,
Про мое узнать величье.
Эту страшную личину
Видит каждый в час кончины,
Но вошла, магистр, теперь
Не за тем я в эту дверь.
Задавай ты мне вопросы,
Раз нам встретиться пришлося
До того, как вышел срок
Взять тебя за хохолок.
Но беседа бы иная
Здесь была, когда тебя я
За собой пришла бы звать.
Вот тогда бы задрожать
Впору было бы всем телом,
Простереться онемелым.
Сжал бы сердце лютый страх,
Хлад в крови и мрак в глазах.
Смерть взяла бы мимоходом
Чашу жизни с сладким медом,
Заменив ее другою —
С ядовитою росою;
Осушить ее до дна
Заставляет всех она.
Отняла б неумолимо
Все, что было здесь любимо,
И косы б зловещий звон
Заглушил последний стон.
В этот раз ты будешь цел.
Отчего ж ты онемел?
Ни к чему твоя тревога.
Посмотри-ка, я немного
Ведь похожа на крестьянку,
Что до ночи спозаранку
Над душистою травой
В поле трудится косой.
Встань, магистр, и будь смелее.
Не хочу вреда тебе я.
Или польский ты язык
Позабыл от страха вмиг?
Так возьми в пример Сократа.
Тот мудрец меня когда-то,
Не колеблясь ни минуты,
Принял в образе цикуты.
Не дрожи, ученый трус, —
За тебя я не возьмусь:
Не пришли твои ведь сроки
В школе смерти брать уроки.
Тут, подняв лицо от плит,
Так магистр ей говорит:
Магистр
Сам не знаю, что со мной.
Затянуло очи мглой.
Все в душе оледенело,
Хладный пот покрыл мне тело.
Умоляю, ради бога,
Отодвинься хоть немного.
Вид твой страшный не снесу...
Ну, отбрось хотя б косу.