Однако лето, на которое возлагалось столько надежд, не принесло улучшения здоровью. Приступ глубокого отчаяния овладевает композитором. Были минуты, когда Бетховен готов был покончить с жизнью. Об этом говорит потрясающий по своему трагизму документ — письмо к братьям с пометкой о том, что прочесть его надлежит лишь после смерти композитора (так называемое «Гейлигешнтадтское завещание»).
Но могучая творческая воля великого художника дает ему силы выйти победителем из этой жестокой внутренней борьбы. «Я судьбу схвачу за горло, совсем сломить меня ей не удастся», — писал Бетховен другу. С новой энергией берется он за композиции. Ему еще предстоит создать свои величайшие творения. Что из того, что ему самому не суждено услышать их? Их услышат люди. Их будут слушать поколения, которые родятся спустя много десятилетий, даже столетий после его смерти.
Вслед за эмоционально-импульсивной «Сонатой с речитативом» возникает Третья симфония — «Героическая» («Эроика»). Образы симфонии навеяны большими историческими событиями: революционными битвами, походами многотысячных армий. Ее герой — отважный борец за великие свершения, провозглашенные французской революцией: Свободу, Равенство и Братство. Неукротимый ныл, мятежная устремленность романтических героев Шиллера и Гете сочетаются в герое бетховенской симфонии с железной волей, присущей солдатам революции.
В последующие годы Бетховен создает ряд произведений, и в первую очередь симфонических, в которых показывает себя вполне самостоятельным, зрелым художником. С большой силой отражена в них общественная жизнь того времени и все те идеи, которые волновали его современников.
Передовая интеллигенция всех стран Европы с захватывающим интересом следила за происходившими во Франции революционными событиями. И вместе с тем Германия и Австрия оставались едва ли не самыми отсталыми европейскими странами. Характеризуя Германию конца XVIII — начала XIX века, Ф. Энгельс писал:
«Все прогнило, расшаталось, готово было рухнуть, и нельзя было даже надеяться на благотворную перемену, потому что нация не имела в себе силы даже для того, чтобы убрать разлагающийся труп отживших учреждений»[32].
Бетховен среди друзей. Худ. А. Грёфль
Горькой иронией проникнуто письмо молодого Бетховена, написанное вскоре после его переезда в Вену:
«...У нас в Вене дела жаркие, венцы опасаются, что у них скоро не будет мороженого, потому что зима не холодная и льду мало. Масса разного люда охвачена здесь пропагандой. Говорят, что может вспыхнуть революция... Но я думаю, что пока австриец имеет свое пиво и свои колбаски, он бунтовать не станет».
В эту эпоху политического безвременья под влиянием освободительных идей, идущих из Франции, широкое развитие получает немецкая философия, литература и музыка. «Эта позорная в политическом и социальном отношении эпоха была в то же время великой эпохой немецкой литературы»[33], — утверждал Ф. Энгельс. Современниками Бетховена были такие гиганты мысли, как философы Гегель и Кант, поэты Гете и Шиллер.
Вместе с наиболее прогрессивными своими современниками Бетховен был убежден, что «целью искусства — как и всего мироздания — является свобода и прогресс». В своих крупнейших произведениях, таких, как «Героическая» симфония, а также Пятая и Седьмая симфонии, в музыке к трагедии Гете «Эгмонт» и опере «Фиделио» Бетховен стремится выразить средствами музыкального языка большие социальные идеи. Содержание многих его произведений — героическая борьба во имя социальной справедливости, торжество раскрепощенного, свободного человека.
И в своем повседневном жизненном облике Бетховен воплощает тип нового художника. В годы его юности положение музыканта, принужденного состоять на придворной службе или в капелле титулованной особы, мало чем отличалось от положения слуги.
Бетховен решительно порывает с унизительным лакейским положением музыканта. За редким исключением, он вовсе не пишет на заказ и не приспосабливается ко вкусам аристократических салонов. С аристократами держит себя гордо и независимо, нередко бросая им в лицо резкие, смелые слова.
— Для таких свиней я не стану играть,— вскричал он однажды, находясь в аристократическом салоне, когда какой-то офицер затеял болтовню во время исполнения музыки.