Человек оторопел. По-кошачьи сутулый, он ссутулился еще больше. Но выражение лица, как всегда, оставалось открытым. Он ничем не показал, что идея противна ему. Кто-то сказал однажды, что он напоминает ленту Мёбиуса. Лента Мёбиуса — это перекрученная один раз и соединенная концами полоска бумаги, которая превращается таким образом в плоскость, лишенную лицевой и оборотной стороны. Может быть, в это прозвище вкладывали тот смысл, что он, как лента Мёбиуса, слил воедино свою профсоюзную деятельность и личную жизнь? Вместе с легкой издевкой в этом прозвище звучало и одобрение.
— Может быть, ты имеешь в виду реалистическое образование?
— Нет, возьми мой пример с песком… разве мир, в конечном счете, не похож на песок?.. Этот самый песок, когда он в спокойном состоянии, никак не проявляет своего существа… На самом деле не песок движется, а само движение есть песок… Лучше мне не объяснить…
— Я и так понял. Ведь в практике преподавания заключены важнейшие элементы релятивизма.
— Нет, не то. Я сам стану песком… Буду видеть все глазами песка… Умерев раз, нечего беспокоиться, что умрешь снова…
— Уж не идеалист ли ты, а?.. А ты ведь, пожалуй, боишься своих учеников, правда?
— Да потому, что я и учеников считаю чем-то похожим на песок…
Тот человек звонко рассмеялся тогда, обнажив свои белые зубы, ничем не показывая, что ему не по душе разговор, в котором они так и не нашли точек соприкосновения. И без того маленькие глаза совсем упрятались в складках лица. Он, помнится, тоже не мог не улыбнуться в ответ. Этот человек действительно был лентой Мёбиуса. И в хорошем смысле, и в плохом. Стоило уважать его хотя бы за хорошую его половину.
Но даже этот «Лента Мёбиуса», так же как и остальные сослуживцы, явно выказывал серую зависть к его отпуску. Это уж совсем не было похоже на ленту Мёбиуса. Завидуя, он в то же время и радовался. Ходячая добродетель часто вызывает раздражение. И поэтому дразнить его доставляло огромное удовольствие.
И тут это письмо… Сданная карта, которую уже не вернешь. Вчерашний кошмар никак нельзя считать беспричинным.
Было бы ложью сказать, что между ним и той, другой женщиной не было никакой любви. Между ними были какие-то тусклые и, пожалуй, неясные отношения, и он никогда не знал, чего можно от нее ждать. Стоило, к примеру, ему сказать, что брак, по существу, сходен с распашкой целины, как она безапелляционно и зло возражала, что брак должен означать расширение дома, который стал тесен. Скажи он наоборот — она бы и на это, безусловно, возразила. Это была игра — кто кого перетянет, которая продолжалась без устали уже два года и четыре месяца. Может быть, правильнее было бы сказать, что они не столько утратили страсть, сколько в конце концов заморозили ее, потому что слишком идеализировали.
И вот тогда-то совершенно неожиданно и созрело решение оставить письмо и сообщить в нем, что на некоторое время он уедет один, не указав места. Таинственность, которой он окутал свой отпуск, так безотказно действовавшая на сослуживцев, не могла не подействовать и на нее. Но в последнюю минуту, уже надписав адрес и наклеив марку, он решил, что это дурачество, и оставил письмо на столе.
Безобидная шутка сыграла роль автоматического замка с секретом, который может открыть только владелец сейфа. Письмо обязательно должно было попасться кому-нибудь на глаза. В нем, конечно, усмотрели нарочно оставленное доказательство того, что он исчез по собственной воле. Он уподобился неумному преступнику, который с тупым упорством уничтожает отпечатки пальцев, хотя его видели на месте преступления, и этим только доказывает свою преступность.
Возможность выбраться из плена отдалилась. И сейчас, хотя он все еще не терял надежды, надежда задыхалась от яда, которым он сам ее отравил. Теперь у него один путь — не дожидаясь, пока ему откроют двери, самому открыть их и вырваться отсюда, пусть даже силой. Колебания сейчас недопустимы.
Перенеся всю тяжесть тела на пальцы ног, так что они до боли врезались в песок, он решил: сосчитаю до десяти и выскочу… Но досчитал до тринадцати — и все не мог решиться. Наконец, отсчитав еще четыре вздоха, он вышел из-за укрытия.
Для того, что он замышлял, движения его были слишком медленными. Песок поглощал все силы. Тем временем женщина повернулась и, опершись на лопату, с изумлением уставилась на него.