Казалось бы, чисто литературная тема для нынешней «научной фантастики». Но привычка критиков на Западе разбирать явления искусства и мысли вне их социального анализа, вне их опоры на бытие, обусловливающее духовную жизнь общества, приводит как раз к недостаточному вниманию к этому кризису земной материи. Чем только не объясняют «выскоки» и «выброски» отдельных человеческих групп и группок на Западе из исторического бытия своего государства и своего времени, выброски молодежи в странничество и бездомность битников и хиппи, выброски людей искусства в безвременность, внеисторичность философии экзистенциализма! Целые диссертации пишутся о влиянии буддизма на европейское мировоззрение, о захваченности японо-китайской сектой дзен (чань) крупнейших мастеров Запада — от композитора Густава Малера до художника Ван Гога, от новеллиста Сэлинджера до наших Хлебникова и Мандельштама… И как они, эти явления, объясняются? Чтением японской поэзии, отделенной от нашего времени веками, чтением буддийских трактатов тысячелетней давности, порождением сегодняшнего образа от позавчерашнего образа, искусства от искусства, мысли от мысли, — влиянием буквы на букву, а вовсе не давлением самой жизни, не давлением того, что совершается в обществе, на живущего сейчас, в эту минуту, в этом мире человека-творца…
Но оставим разговор о вещах, которым не видно конца вдалеке, за горизонтом бегущего времени, и вернемся к «бытию, определяющему сознание» моей собственной персоны осенью прошлого года в Цюрихе. Задумавшись над студенческой газетой, я как-то сложней ощутила слезы швейцарских мамаш и бабушек в кино, на фильме о Хэйди. Вряд ли сами они сознавали причину этих непроизвольных слез. В небытие уходило прошлое, уходила, вер-нее, ушла та старая, традиционная Швейцария, в которой еще жили-были «дети гор» с их привычкой к простейшему, бесхитростному образу жизни, с их слиянием с натуральным режимом самой природы. Дойди-ка сейчас до чудесных швейцарских домиков с пастухами, у которых детишки еще растут неграмотными! Есть чем похвастаться! Но, с другой стороны, и нынешние детишки едва ли кончают школу особыми грамотеями, охоту к книге у них отбивает торчание перед телевизорами. Впрочем, это сторонняя мысль, побоку ее. Идите, идите с рюкзаком за плечами, нас все равно обгонят автомобили всех марок; ищите избушки с пастухами, все равно уткнетесь в нарядные «шало» для туристов, где напоят вас чистейшим парным молоком от коровы, стоящей тут же и обряженной в бубенчики и лепты. До самого Монблана вознесет вас металлический трос. Так говорят вам сейчас старые швейцарцы, сидящие с подобранными из мусорных ваз сигаретами и оставленными кем-нибудь чужими спортивными газетками, — одинокие старики на скамейках шумной Вокзальной улицы. Так охотно поддакнут и старушки на улицах, все чаще жалующиеся прохожим — только заговори сними! — о том, как немыслимо трудно прожить в нынешние дни на пенсию.
«Кризис материи» — проблема растущей техники, к добру она или к погибели для двуногого царя природы и для самой природы? Проблема научной мысли, могущество которой направлено сейчас не на устранение зол для человечества — скажем, на излечение склероза и рака, предупреждение старости, продление жизни, очищение земли, воды и воздуха, на полное изгнание душевных болезней, — мало ли помех для светлой жизни на земле! — а направлено могущество мысли на орудия истребления людей, на развязывание и разрушение атомов, кирпичиков, из которых строится все живое и заключает в себе свою силу сама земная материя? Сказки — мудрая вещь. В сказке о рыбаке и рыбке все давалось жене рыбака, чего бы ни попросила; но захотела она сама стать той силой, какая заключена в материи, и мы видим ее снова у старого, разбитого корыта. Цивилизации погибали. Мы знаем, сколько их уже погибло…