— Кому?
— А я знаю? Ему. Так все говорят.
— Вы его видели?
— А то как же.
— Он старый или молодой?
— А я знаю? Лица-то ведь у него нет.
— Что это вы болтаете, пани Ласак?
— Я знаю, что говорю. Если сказала — нет, значит — нет. Он вот так облокотится и сидит. Как только я войду — уходит. Кое-когда поворчит, словно ему не по праву пришлось, что я здесь. Но делать он ничего не делает.
— Куда уходит?
— Вроде в башню. Герман говорит, что он оттуда смотрит на море.
— И вы не боитесь?
— Раньше не боялась. Но теперь, как этот немец там ужинал…
— Немец там ужинал? С кем?
— Один. Велел накрыть себе на его месте… Вы… слышите? Он. Опять пришел. И теперь так каждый день, о!..
Пани Ласак поднимает вверх указательный палец и закрывает глаза. Секундой позже до меня доходит, что я тоже сижу с закрытыми глазами. И слушаю, и слышу… Да, действительно, слышу. Не шаги, но шуршание подошв по полу. Я тут же открываю глаза и замечаю усмешку на лице Ласак. Она очень довольна.
— А вы мне не верили!
— Эта комната как раз над нами?
— Да. Вы слышите? Вот он уселся.
Ласак снова поднимает палец. Я крепко беру ее за руки и заставляю встать. Она сопротивляется.
— Мы сейчас пойдем туда, — говорю я.
— Нет, — Ласак вцепилась в кресло.
— Вы же сказали, что не боитесь.
— Да… Но теперь… Теперь он другой, совсем другой. Как убил этого немца, то очень изменился. Я прошу вас, прошу… — Я тяну ее к двери, слабую и растерянную. Только в темном коридоре прихожу в себя. Зажигаю фонарь и беру пани Ласак под руку. Лестница трещит под нашими ногами. Влажной ладонью я нащупываю перила.
— Я умоляю вас!
— Успокойтесь.
— Не надо туда ходить! — Голос пани Ласак срывается и переходит в шепот.
Я отпускаю ее у самых дверей.
Верхний холл пуст. Единственная дверь. Высокая, почти под самый потолок. В замке торчит ключ. Я дергаю ручку, но дверь не подается. У меня не хватает смелости повернуть ключ, хотя за дверью — абсолютная тишина. Только вдалеке ревет море. И больше ничего, ни единого звука.
Наконец решаюсь открыть. Переключаю фонарь на рассеянное освещение, и комнату заливает призрачный серый свет.
Совершенно пусто.
Это значит, что в комнате ничего нет, кроме того самого стола, вокруг которого стоят семь стульев, и черного длинного, как саркофаг, буфета. Два широких окна закрыты темными шторами. И еще дверцы. Маленькие, интимные, врезанные в противоположную стену. Пахнет пылью и истлевшим деревом. Надо будет все это осмотреть днем, конечно, лучше осмотрю при дневном свете… Потом я думаю о следах, которые оставят здесь мои подошвы. В желтом круге света, выхватившем фрагмент запыленного пола, я не вижу ничего, что хотя бы приблизительно походило на отпечаток человеческой ноги. Поднимаю фонарь, вожу лучом света по стенам, он вырывает из темноты трещины в штукатурке, дыры в занавесах на окнах, паутину, застывшую как сталактиты.
Слышу треск, мягкий, нежный, словно кто-то за моей спиной ломает еловую веточку. Оборачиваюсь, направляю туда фонарь и вижу, как маленькие дверцы, врезанные в голую стену, слегка приоткрываются. Я одним прыжком приближаюсь к дверкам,
одним рывком распахиваю их настежь и оказываюсь в начале темного туннеля, настолько низкого, что я должен нагнуть голову, чтобы сделать дальше хоть шаг. Тьма коридорчика поглощает свет фонаря, но все же в самом его конце мне удается Разглядеть еще одни двери, такие же низкие, как и эти, которые минуту назад отворил ветер. Наверняка ветер. И сейчас мне еще кажется, что я слышу его гаснущий шелест. Конечно же, ветер!..
Я вытираю лоб, потом кричу. В глубине низенького коридорчика распахиваются дверцы.
III. «ОН СДЕЛАЛ ЭТО В БАШНЕ…»
1
— Еще раз, шеф? — спрашивает доктор Куницки, его левая бровь насмешливо подрагивает.
Я отстраняю стакан. Хватит. Спирт огоньком бежит в груди. Домбал тоже с трудом сдерживает усмешку, затем склоняется над трупом немца, нарочито показывая, что его совершенно не интересует мое состояние. Он перекидывается с Куницким замечаниями относительно особенности трупных пятен, пересыпает тальк из одной баночки в другую, в общем, держит себя так, как будто меня не существует вовсе.
Я спрашиваю, посылали ли за Фричем.
— Да. А вы не хотите еще раз допросить девушку?
— Пусть идет спать.
— Вы думаете, сегодня хоть кто-либо уснет? — говорит Куницки. — Наш Бакула сидит у проигрывателя.
— Это хорошо. Это просто замечательно!.. А что касается истории с дверцами, то я еще раз повторяю, что их открыл ветер. Самый обыкновенный ветер. Сквозняк шел из верхнего холла. Он сначала захлопнул первые дверцы, потом отворил вторые — в конце низкого коридорчика. И больше ничего не было. Это можно проверить. Сейчас мы так и сделаем.