— А вам что здесь понадобилось?
Молчат. Оскорблены моим невежливым тоном. Переглядываются. Наконец Бакула вынимает правую руку из кармана пиджака, слегка наклоняет голову и любезно информирует:
— Мы хотели узнать, что случилось, пан капитан.
— Ничего. Абсолютно ничего, пан доктор Бакула, — отвечаю я и разглядываю кх ноги. Все четверо обуты в мягкие домашние туфли. У Б акулы — кожаные коричневые элегантные. Он весь такой. От идеально треугольного узла галстука до домашних туфель.
— Стреляли, если не ошибаюсь, — говорит Бакула.
— Так точно. Промазали. Желаю всем спокойной ночи.
Они тихо уходят. Бакула — первым, слегка наклонив голову Только теперь я слышу далекую музыку.
Концерт, доктор?
Он отвечает с улыбкой:
— Вы хотите послушать? Милости прошу. Лютославски.
И исчезает.
Куницки падает в кресло и растирает замерзшие руки.
— Что могло случиться? — задумчиво спрашивает врач.
— Пришел Дед Мороз и принес мыло.
— Почему мыло? — удивляется Куницки.
— Потому что дико. Понимаете? Дико, глупо и безрезультатно А теперь позвольте мне минутку помолчать и перестаньте дергать меня за рукав.
Оскорбленный Куницки удаляется в комнату, где лежит труп Арнима фон Кольбатца. Громко хлопает дверью. И зачем он нервничает? Музыка успокаивает. Море тоже. Море беспрестанно шумит за окном. В этом году очень холодно. Интересно, когда высаживались на берег те повстанцы, так же было холодно или нет? Харт… Твердый. По-английски «хард» — «твердый». А Бакула мягкий. Не люблю таких типов. Пластинки… Эстет. Немного маньяк. Просто помешан на истории. А Труда очень красивая. Боится меня. Утверждает, что она убила. Кого-то хочет покрыть. Кого? Отца? Возможно, что и отца. У меня опять нет спичек. Хорошо, что зажгли люстру. Нужно осветить весь замок. Чтобы было много прожекторов. Сто. Тысяча прожекторов!
— Гражданин капитан, сапоги.
В комнате появляются два чучела, облепленные снегом. Домбал и Лигенза.
— Мы с гражданином поручиком нашли сапоги, — докладывает Лигенза и бросает на пол мужские резиновые сапоги. Затем они оба с Домбалом снимают шинели, отряхивают снег, и посреди салона появляется грязная лужа.
— …идем мы от кладбища к замку. Следы завалило. У кладбища нашли четыре отпечатка ног, но уже здорово засыпанные. Отчетливых было три — в сугробе у входа в кухню. В сенях стояли эти сапоги. Еще немного мокрые. Чтоб им провалиться, все ботинки забиты…
Домбал снимает полуботинки, носки, шарфом вытирает покрасневшие ноги.
— Мокрые?
— На подошвах даже еще не оттаял снег. Видно, не успел отряхнуть, только скинул и помчался во дворец.
— Кто?
Домбал и Лигенза пожимаюг плечами.
— Со скольких метров вы стреляли, Лигенза?
— Вроде бы с пятидесяти. Руки у меня совсем застыли, гражданин капитан. Я забыл прихватить рукавицы на меху, потому что ехать надо было сломя голову…
— Напишите по этому поводу жалобу в хозяйственный отдел Главной комендатуры милиции! Не стойте, как столб, ради бога, садитесь. Домбал, сделай кофе. Голова у меня просто разламывается. А что на кладбище?
— С этим кладбищем, — говорит Домбал, — прямо целое представление. Черти бы взяли и этот Колбач, и Бакулу с его телефонным звонком в милицию…
— Я спрашиваю, что было на кладбище?
Домбал вешает носки на решетку камина.
— С ума сойти…
— Домбал? — говорю я с холодной угрозой.
— Пусть Лигенза расскажет. Он правоверный католик, а я просто мокрый пес.
— Лигенза?
Сержант хлопает глазами.
— Что с вами, черт побери?! — кричу я на весь салон. — Спятили?
Сержант принимает классическое положение по стойке «смирно» и оглядывается на поручика. Делает глубокий вдох.
— …наверное, потому, что мы… просто с перепугу, гражданин капитан! — выпаливает он конец какой-то непонятной фразы.
— Что-о-о?..
— Мы, наверное, перепугались, гражданин капитан. Я и гражданин поручик, — информирует Лигенза, оглядываясь на Домбала, который с философским спокойствием рассматривает свои ботинки, черные, с узким модным носом. — Так точно, просто с перепугу. Я как раз сказал гражданину поручику, чтобы идти по следам. Входим в эти ворота на кладбище и все время светим фонарями. Идем, идем, светим, светим, и — накажи меня бог, если я вру, — вдруг метрах в двадцати перед нами валится на землю памятник с могилы. Как будто кто его толкнул. Может, от ветра? Трахнулся прямо перед нами и зарылся в снег. Живой души там не было. Я перекрестился, а гражданин поручик сказал такое слово…