— Домбал? — Я влажными пальцами начинаю растирать висок.
— Так и было. Лигенза не заливает.
Я начинаю кружить по комнате. Руки засовываю в карманы. Тут же ловлю себя на мысли, что точно так вышагивал здесь Бакула, рассказывая об Анне Хартман. Внутри, между ребрами, возникает мелкая дрожь, парализует дыхание, подступает к горлу. Однако нервы!.. Все тело в испарине. Они это видят. Лигенза вытирает рукавом дуло автомата. Домбал делает вид, что разгребает пепел в камине.
— Так вы говорите, что там никого не было? Никого?
Молчат.
— Хорошо. Мы посетим этот веселенький цирк еще раз. Втроем. Лигенза, приведите… Бакулу. Нет. Приведите Фрича. Он любит привидения.
Домбал посматривает искоса, словно спрашивает, так ли уж все это нужно. Посвистывает, оглядывая свои мокрые ботинки.
V. ПОСЛЕДНЯЯ МОГИЛА
1
Кладбище? Пожалуй, слишком громко сказано. Несколько могил, заваленных снегом, которые почти неразличимы среди в заиндевелых деревьев. Кладбище похоже на маленький сквер в зимнем уборе, словно чудом заброшенный сюда, как можно дальше от городских улиц. Сразу же бросаются в глаза следы запустения.Ограда разрушена. Калитка висит на одной петле. Между крестами свободно гуляет ветер.
Фрич семенит впереди, то и дело оглядываясь. За мной идет Домбал с пистолетом. Снег хрустит. Разрывая тишину, потрескивают деревья, прихваченные морозом. Фрич останавливается.
— Вперед, Фрич, дальше. К первым могилам.
— Мы проходим мимо упавшего надгробия, заметенного снегом. Я выразительно смотрю на Домбала. Он кивает. Идем правильно. За нами сияют окна замка. Его контуры расплываются в мириадах танцующих снежинок. Лицо у меня холодное, как металл. Фрич снова останавливается. Его надо то и дело подгонять. Переступаем через полуистлевший остов большой соссны. Голые ветки торчат вверх, как замерзшие руки.
— Там дальше уже нет ничего, — говорит Фрич у самого моего уха, поскольку ветер завыл с удвоенной силой.
Мы вышли из под сосен. Перед нами простирается ровная белизна, резко переходящая в черноту беззвездного неба.
— Вы хорошо знаете кладбище? — кричу я Фричу.
Он кивает головой. На нем баранья шапка, и он в ней похож на крестьянина из глухой деревни. Домбал светит нам под ноги.
— Чья могила? — спрашиваю Фрича. На крайнем надгробии лишь простой каменный крест.
— Матеуша Колбача, герр гауптман. Он когда-то лежал в городском костеле святого Якуба, как говорил мой дедушка, но после Реформации останки перевезли сюда. Наверное, католиков выкинули из собора.
— Понятно. А эта?
— Иоганна.
— Самоубийцы?
Фрич кивает бараньей шапкой.
С третьего надгробия приходится сметать снег. Высеченные на камне буквы время превратило в едва понятные иероглифы.
Так!.. Опять та же дата. И Бакула говорил, что Анна Хартман умерла в один день с сыном, в тот день, когда на Колбацкой скале появился благородный Шимон.
Дальше только женские имена: Мария, Гертруда и Вbльгельмина. Потом мужчины: Франц Теодор, Хельмут Фрейхер, Сигизмунд Берндт Олдарпк фон цу Кольбатц. Семнадцатый век, начало восемнадцатого, имена все длиннее, звучат крайне аристократично, словно цитаты из родословной книги. В девятнадцатом веке сплошь пошли одни полковники:
Joachim Arnold von und zu Colbatz, Oberst d. Pommerellen Gardeuhlanenregiment 21 fiel fur Kaiser und Vateriand im Schlacht gegen Franzosen bei Aachen 16 Juh 1814.
У каждой могилы Фрич останавливается в выжидательной позе, каждый раз тянется рукой к своей бараньей шапке, но, смущенный, тут же опускает руку и засовывает в карман телогрейки. Его глаза, за очками в проволочной оправе, слезятся от резкого ветра.
— Далеко еще? — спрашиваю я Домбала.
— Господин Каспар фон Кольбатц лежит несколько дальше, — с лихорадочной поспешностью отвечает Фрич.
Снег с потревоженной ветки летит мне прямо в лицо. Перехватывает дыхание. Немец меня отряхивает. Он услужлив и очень испуган.
— Фрич, — говорю ему, — вам надо было надеть резиновые сапоги.
— А где их взять, герр гауптмаи? Нам спецодежду не выдают! — кричит он сквозь ветер.
Мы останавливаемся у надгробия, изображающего якорь, верхняя часть которого переходит в крест, оплетенный цепью. Она настолько тесно обвивает камень, что кажется, именно ее железные объятия заставили его потрескаться.