– Продолжайте, – попросил я.
– Это почти все. Я перетащила Карен на соседнее сиденье и повезла ее в больницу, – миссис Рэнделл нервно попыхала сигаретой. – По пути попыталась выяснить, что случилось. Я прекрасно понимала, откуда хлещет кровь. Юбка Карен была насквозь мокрой, но остальная одежда совсем не запачкалась. И тогда Карен сказала: «Это сделал Ли». Три раза кряду. До конца дней не забуду ее тихий, жалобный голосок…
– Она была в сознании и могла говорить?
– Да. Но снова лишилась чувств, когда мы подъехали к больнице.
– Как вы догадались, что ей сделали аборт? Ведь это мог быть и выкидыш.
– Я заглянула в сумочку Карен и увидела чековую книжку. Последний чек, который она выписала, был на триста долларов и подлежал обналичиванию. Датирован воскресным днем. Вот как я догадалась, что ей сделали аборт.
– Вы не спрашивали, был ли этот чек предъявлен к оплате?
– Разумеется, не был. Ведь владелец чека сидит в тюрьме.
– Понятно, – задумчиво проговорил я.
– Отрадно слышать, – похвалила она меня. – А теперь извините… – С этими словами миссис Рэнделл выскочила из машины и торопливо поднялась на крыльцо.
– А я-то думал, вы опаздываете на встречу, – бросил я ей вслед.
Она остановилась и оглянулась.
– Идите вы к черту!
Дверь дома с грохотом захлопнулась за ней.
Я зашагал к машине, размышляя о только что увиденном весьма убедительном представлении. Я заметил лишь два огреха. Во-первых, количество крови в желтой машине. На пассажирском сиденье ее было больше, чем на водительском, и это обстоятельство насторожило меня.
Во-вторых, миссис Рэнделл, вероятно, не знала, что Арт брал за аборт не более двадцати пяти долларов – только-только чтобы покрыть расходы на лабораторные анализы. Он считал, что таким образом остается в ладу со своей совестью.
5
Вывеска на фотоателье Кэрзина была совсем обшарпанная. Понизу мелкими желтыми печатными буквами шла надпись: «Любые фотографии. Паспорта. Знаменитости. Друзья. Заказы выполняются за час».
Ателье стояло на углу в северном конце Вашингтон-стрит, далеко от залитых светом кинотеатров и больших универмагов. Я вошел и увидел плюгавого старичка в обществе сухонькой старушенции.
– Да? – вежливо, почти робко вымолвил старичок.
– У меня несколько необычное дело, – сообщил я ему.
– Фото на паспорт? Это запросто. Через час будет готово. А если вы торопитесь, то даже быстрее. У нас огромный опыт.
– Это правда, – с чопорным кивком подтвердила старушка. – Мы сделали уже несколько тысяч таких портретов.
– Мне нужно нечто иное, – ответил я. – Видите ли, у моей дочери вечеринка по случаю шестнадцатилетия…
– Мы не снимаем помолвки, – оборвал меня старичок. – Весьма сожалею.
– Да, это так, – добавила старушка.
– У нее не помолвка, а шестнадцатилетие, – сказал я.
– Мы их не снимаем, – твердил свое старик. – Это исключено.
– Раньше, в былые времена, мы делали и это, – подхватила старушенция. – Но выходило просто ужасно.
Я вздохнул.
– Слушайте, мне нужны кое-какие сведения. Моя дочь сходит с ума по одной рок-н-ролльной команде, которую вы фотографировали. Я хочу сделать ей сюрприз и думал, что…
– Так вашей дочери шестнадцать лет? – подозрительно спросил старикан.
– Совершенно верно. Исполнится на следующей неделе.
– И мы фотографировали оркестр?
– Да, – ответил я, протягивая ему снимок.
Старик долго изучал его.
– Это не оркестр, это человек, – объявил он наконец.
– Я знаю. Но он играет в оркестре.
– Тут всего один человек.
– Эту фотографию делали вы, и я подумал…
Пока я говорил, старик перевернул фотографию.
– Это наша работа, – возвестил он. – Видите, вот фирменный знак: «Фотоателье Кэрзина». Это мы и есть. Открылись еще в тридцать первом году. Сначала тут заправлял мой отец, упокой, господи, его душу.
– Воистину так, – ввернула старушка.
– Так вы говорите, это оркестр? – Старик помахал фотографией у меня перед носом.
– Один из оркестрантов.
– Что ж, возможно, – он протянул снимок старухе. – Ты снимала какие-нибудь оркестры?
– Может быть. Я их не запоминаю.
– По-моему, это была рекламная фотография, – подсказал я.
– Как называется этот оркестр?
– Не знаю. Потому и пришел к вам. На снимке ваш фирменный знак…
– Я не слепой, – сердито перебил меня старик. Согнувшись пополам, он заглянул под прилавок. – Надо посмотреть записи. Мы тут ведем строгий учет.