Я полез в карман за ключами, и моя рука наткнулась на какой-то листок. Достав его, я увидел, что это фотография негра в лоснящемся пиджаке.
Роман Джонс. Я совсем запамятовал о нем. Парень просто исчез, затерялся среди других персонажей, утонул в море лиц. Я долго вглядывался в снимок, стараясь запомнить черты, понять, чего стоит их обладатель. Но не сумел: слишком уж заурядная была физиономия. Кривая ухмылка самца, облаченного в крутой прикид. Не разберешь, то ли веселая, то ли злорадная. Безликий образ на публику.
Я никогда не блистал красноречием, и меня удивляет, откуда у моего сына Джонни эта ловкость в обращении со словами. Оставаясь наедине с собой, он возится с игрушками и выдумывает разные забавные каламбуры, сочиняет стихи или сказки, которые увлеченно рассказывает самому себе. У Джонни чертовски тонкий слух, и он то и дело прибегает ко мне с расспросами. Однажды он спросил, что такое девфамация, причем произнес это слово правильно, хотя и очень осторожно, словно боялся раздавить его языком.
Поэтому я совсем не удивился, когда Джонни подошел ко мне и спросил:
– Пап, а что такое подпольный акушер?
– Зачем тебе это?
– Один полицейский сказал, что дядя Арт – подпольный акушер. Это плохо?
– Иногда, – ответил я.
Джонни прильнул к моему колену, уткнувшись в него подбородком, и посмотрел на меня громадными карими глазами, точь-в-точь такими же, как у Джудит.
– А что это такое, пап?
– Ты не поймешь, – ответил я, пытаясь выиграть время.
– Это какой-то доктор? Навроде невропатолога?
– Да. Только акушер делает другую работу, – я усадил Джонни на колено и ощутил приятную тяжесть маленького тельца. Мой сын подрастал и становился увесистым. Джудит уже начала поговаривать о новом малыше.
– Это врач, который занимается маленькими детьми, – пояснил я.
– Как простой акушер? Не подпольный?
– Да, – ответил я. – Как простой акушер.
– Он достает ребенка из мамы?
– Да, только совсем по-другому. Иногда ребенок бывает нездоровый. Рождается, а говорить не может…
– Они все не могут, – заметил Джонни. – Только потом учатся.
– Да, – согласился я. – Но некоторые рождаются без ручек или ножек. Иногда появляются уродцы. Чтобы этого не произошло, доктор вытаскивает такого ребеночка до срока и убирает.
– Пока он не вырос?
– Совершенно верно, пока он не вырос.
– А меня тоже вытащили до срока?
– Нет, – ответил я, обнимая сына.
– А почему у некоторых детей нет рук или ног?
– Это просто случайность, – ответил я. – Ошибка.
Джонни вытянул руку и принялся изучать ее, сжимая и разжимая пальцы.
– Руки как руки, – сказал он.
– Да.
– Но ведь они есть у всех.
– Нет, не у всех.
– У всех, кого я знаю.
– Верно. Но иногда люди рождаются и без рук.
– Как же они играют в мяч?
– Они вообще не играют.
– Это плохо, – рассудил Джонни и снова пытливо посмотрел на свой сжатый кулачок. – А почему у тебя руки на месте?
– Ну.., потому что… – начал я, но вопрос оказался мне явно не по силам.
– Почему?
– Потому что внутри человека есть особый код.
– А что такое код?
– Ну, это такие указания. Код говорит человеку, как ему расти.
– Код?
– Это что-то вроде чертежа.
– А… – задумчиво протянул Джонни.
– Понимаешь, это как твои кубики. Ты смотришь на картинку и строишь то, что на ней нарисовано. Вот что такое чертеж.
– Ага.
Я не знал, понял ли он меня. Джонни поразмыслил над моими словами и поднял глаза.
– А если достать ребенка из мамы, что с ним будет?
– Он уйдет.
– Куда?
– Просто уйдет, – буркнул я, в надежде избежать дальнейших объяснений.
– Эх, – вздохнул Джонни, слезая на пол. – А дядя Арт на самом деле подпольный акушер?
– Нет, – сказал я, понимая, что не могу ответить иначе. Не хватало еще, чтобы мне позвонила воспитательница детского сада и сообщила, что дядька Джонни делает подпольные аборты.
Но чувствовал я себя препогано.
– Вот и хорошо, – молвил Джонни. – Я очень рад.
И побрел прочь.
– Ты ничего не ешь, – сказала Джудит.
Я отодвинул тарелку.
– Спасибо, я не очень голоден.
Джудит повернулась к Джонни.
– Доедай, сынок.
Джонни зажал вилку в маленьком кулачке.
– Я не очень голоден, – сказал он и покосился на меня.
– Еще как голоден, – заверил я его.
– А вот и нет.
Дебби, совсем еще крошка, с трудом достававшая носом до края стола, бросила нож и вилку.
– Я тоже не голодная, – заявила она. – И еда невкусная.
– А по-моему, очень вкусная, – возразил я и, дабы исполнить родительский долг, набил рот снедью. Детишки подозрительно наблюдали за мной. Особенно Дебби. Она была на удивление смышленой для своих трех лет.