Звонила женщина. Сначала он не понял, о чем она говорит, – сконский диалект стокгольмцы понимают плохо. До перевода в Мальмё Скакке не бывал в Сконе, и его не удивляло, что некоторые из местных диалектов он понимает с трудом. Поражало Скакке другое: его самого не всегда хорошо понимали. Его, говорящего на чистейшем шведском!
– Я насчет того убийства, про которое напечатано в газете, – сказала женщина.
– Слушаю вас.
– А кто со мной говорит? – подозрительно спросила она.
– Помощник инспектора Скакке.
Женщина молчала, очевидно, что-то взвешивая.
– Помощник? А начальника, что, нету?
– Да, он вышел. Но вы можете говорить со мной. Я тоже занимаюсь этим делом. Ну, так что же вас тревожит? – Самому Скакке казалось, что его тон должен внушать доверие, но женщина, как видно, не совсем была убеждена в его компетентности.
– Пожалуй, лучше уж мне самой прийти, – торжественно сказала она. – Я тут недалеко живу.
– Да, пожалуйста, – приветливо сказал Скакке. – Спросите помощни…
– Может, и начальник к тому времени успеет вернуться, – добавила она и повесила трубку.
Прошло двенадцать минут. В дверь постучали. Если эта женщина во время разговора по телефону относилась к Скакке скептически, то теперь, увидев его, и вовсе, кажется, потеряла к нему полное доверие.
– Мне бы кого-нибудь постарше, – сказала она, словно выбирая товар в магазине.
– Весьма сожалею, – сухо сказал Скакке. – Но сейчас на этом посту нахожусь я. Садитесь, пожалуйста.
Он пододвинул стул чуть ближе к письменному столу, и женщина осторожно уселась на самый краешек. Она была маленькая, кругленькая, в светло-зеленом плаще и белой соломенной шляпе.
Вернувшись на свое место за столом, Скакке сказал:
– Итак, фру…
– Грёнгрен.
«Неужели бывают такие фамилии?» – подумал Скакке.
– Итак, фру Грёнгрен. Что вы можете сказать, о том происшествии в среду?
– Об убийстве, – сказала она. – Дело в том, что я видела убийцу. Хотя, конечно, тогда я не знала, что он убийца. Только когда в газете про это прочитала, поняла.
Скакке подался вперед, положив ладони на стол.
– Рассказывайте, – сказал он.
– Значит, так. Я ездила в Копенгаген за продуктами, а когда вернулась, встретила подругу и пила с ней кофе в Брэннуме, поэтому домой шла довольно поздно. Дошла до Мэларбрун, а на перекрестке красный свет горит. Я стою и жду. Это как раз напротив «Савоя». И вдруг вижу: человек какой-то из окна вылезает, из ресторана, я там бывала с племянником, так что знаю, что это ресторан. Вот паршивец, думаю, поел, а платить не хочет, через окно удирает. Но сделать-то ничего не могу, ведь красный свет горит, и никого поблизости нету.
– Вы видели, куда он потом направился?
– Конечно. Подошел к стоянке велосипедов возле гостиницы, сел на велосипед и поехал в сторону Дротнингторгет. Потом зеленый загорелся, но тогда я этого человека уже не видела, ладно, думаю, директор ресторана, наверное, не обеднеет, надо домой идти. Ну а когда перешла дорогу, вижу, из гостиницы люди выбегают, смотрят по сторонам. А его уж и след простыл.
– Вы можете описать этого человека? – спросил Скакке с плохо скрываемым нетерпением и раскрыл свою записную книжку.
– На вид ему лет этак тридцать-сорок. А может, и больше сорока, поскольку он лысоватый, не совсем плешивый, а редкие, значит, волосы. И темные. И костюм на нем коричневый, желтоватая такая рубашка и галстук не знаю какого цвета. Ботинки, по-моему, черные или коричневые, нет, точно, коричневые, раз костюм такой.
– Как он выглядел? Телосложение, черты лица, особые приметы?
Она задумалась.
– Он худой. И сам худой, и лицо тоже. Выглядел как обычный человек, только роста он довольно высокого. Нет, поменьше вас, конечно, но тоже длинный. Не знаю, что еще сказать.
Скакке молча сидел и смотрел на нее. Потом спросил:
– Когда вы потеряли его из вида? Где он в тот момент находился?
– У светофора, по-моему. На перекрестке у Бруксгатан. Там, видно, красный свет был. А потом загорелся зеленый. Я перешла дорогу, а он уехал.
– Хм, – сказал Скакке. – А вы видели, что за велосипед у него?
– Велосипед? Да обычный велосипед, кажется.
– Не заметили, какого цвета?
– Нет, – ответила фру Грёнгрен, покачав головой. – Ведь машины все время проезжали, заслоняли его.
– Так, – сказал Скакке. – Больше ничего не можете припомнить?
– Нет. Только то, что рассказала. А какое-нибудь вознаграждение мне за это будет?
– Не думаю, – сказал Скакке. – Помогать полиции – моральный долг общественности. Вы не могли бы оставить свой адрес и телефон, чтобы вас вызвать, если понадобитесь?