После пережитого на утесе я постоянно держался настороже и поэтому заметил, взглянув в зеркало заднего вида, как со стоянки выкатился темно-зеленый «рено» и поехал следом за мной. Не будь я уверен, что кто-то следил за мной на вершине холма, я бы не придал этому значения, но теперь я стал подозрительным. И тот факт, что темно-синий солнцезащитный козырек прикрывал ветровое стекло, лишая меня возможности разглядеть, кто сидит за баранкой, лишь усилил мою подозрительность.
Я неспешно поехал в Неаполь, то и дело поглядывая в зеркало. «Рено» держался на почтительном расстоянии метров в сто. Я держал шестьдесят километров в час. «Рено» не отставал.
Лишь выехав на трассу, решился проверить, действительно ли он сидит у меня на хвосте или просто случайно тащится следом. Я разогнал «линкольн» до девяноста. «Рено» по-прежнему держался на привязи. Я вдавил педаль газа в пол, и «линкольн» рванулся вперед. Скорость и приемистость у него были дай Бог, и через пару минут стрелка спидометра показывала уже сто тридцать километров в час.
«Рено» поотстал, но тоже прибавил ходу. Глядя в зеркало, я видел, что он снова сокращает разрыв. Теперь было ясно, что за мной следят.
Пытаться убежать от хвоста на прямой дороге – безнадежное дело. Вот доберемся до Неаполя – тогда, пожалуй, что-нибудь придумаем. Я сбавил скорость до ста километров и ехал так до конца автострады.
«Рено» по-прежнему соблюдал дистанцию, но, когда я притормозил у выезда с автострады, «рено», как будто его водитель понял, что на улицах города не упустить меня будет гораздо труднее, подъехал поближе и сократил разрыв между нами. Я воспользовался возможностью и запомнил номер автомашины. Когда я влился в густой поток транспорта на неапольских улицах, нас разделяло уже метров двадцать. Раз я попытался отделаться от «рено», но безуспешно. Его водитель лавировал среди машин куда лучше меня.
Подкатив к «Везувию», я поставил «линкольн» на единственный свободный пятачок перед отелем, наказав швейцару приглядывать за машиной, и быстро прошел в вестибюль. Там я задержался и посмотрел сквозь вращающуюся дверь, не появится ли «рено», но его не было видно. Пройдя в бар, я заказал шотландского с содовой и вытащил камеру из футляра. Ни катушки с пленкой, ни бобины для перемотки на месте не было.
Когда я отпустил затвор кадрового окна, мне в ладонь упал кусочек оторвавшейся пленки сантиметров пять длиной. Это подтверждало мою теорию: кто-то открыл камеру, вытащил обе катушки с намотанной на них пленкой и вырвал пленку из кадрового окна. Я положил кусочек пленки на место, убрал камеру в футляр, закурил сигарету и задумался.
Весьма вероятно, что пленку вырвал Икс: Хелен сняла нечто такое, что он хотел бы скрыть. Возможно, он натолкнулся на нее, когда она стояла на вершине утеса, приблизился, а она навела на него камеру. Он понял, что оставлять отснятую пленку в камере опасно. Разделавшись с Хелен, он вырвал пленку и уничтожил ее.
Не могу сказать, что это открытие доставило мне радость, но я не мог не признать, что дело было именно так. Дикая догадка Чалмерса оказалась верной: смерть Хелен не была случайной. И она не покончила с собой.
Мне стало жутко: перст указующий вот-вот будет направлен на меня…
Глава 6
– Господин Досон?
Я очнулся и поднял глаза, едва не выронив камеру. Передо мной стояла Джун Чалмерс в сером льняном платье, украшенном красным поясом и пуговицами, красных туфельках на шпильках и красной же шапочке с белым гусиным пером.
Я встал.
– Совершенно верно, миссис Чалмерс.
– Вы искали моего мужа?
– Я надеялся застать его до отлета.
– Он скоро выйдет.
Она опустилась в шезлонг рядом со мной, закинула ногу на ногу и позволила мне полюбоваться ее коленями.
– Пожалуйста, сядьте, господин Досон, я хочу поговорить с вами.
– Принести вам выпить?
Она покачала головой:
– Нет, спасибо. Я только что перекусила. Мы надеемся успеть на рейс в 15.40. Господин Чалмерс сейчас присматривает за упаковкой вещей. Он любит заниматься этим сам.
Я сел и посмотрел на нее.
– Господин Досон, у меня мало времени, – заговорила она. – Пожалуйста, не поймите меня превратно, если вдруг вам покажется, что я недолюбливала Хелен. Я хочу поговорить именно о ней. Мой муж – весьма суровый человек, но не лишен некоторой сентиментальности, свойственной многим суровым мужчинам. Хотите верьте, хотите нет, но он просто обожал дочь. Вся его любовь и нежность принадлежали ей без остатка.
Я беспокойно заерзал, не понимая, куда она клонит. Я вспомнил, что Хелен говорила об отце, вспомнил ее горечь и злость, когда она сказала, что он совсем не интересуется ею, а озабочен лишь поисками новых женщин для своих утех. Слова Джун Чалмерс как-то не вписывались в нарисованную картину.
– Я слышал другие мнения, – осторожно заметил я. – Большинство людей считает, что у него не оставалось для нее времени.
– Я знаю. О нем и впрямь создавалось такое впечатление, но в действительности он любил ее так, что доходило до смешного. Он очень беспокоился, что его будут считать отцом, во всем потакающим своему ребенку, и весьма благоразумно держал ее в черном теле по части денег. Он считал, что роскошь испортит ее, и выделял очень малые суммы на ее содержание.
Я уселся в кресле поглубже. Не могу сказать, чтобы все это меня особенно интересовало.
– Как я полагаю, вам очень хочет вернуться в Нью-Йорк и получить новую должность? – резко проговорила она.
Я сразу насторожился:
– Да, конечно…
– Мой муж очень высокого мнения о вас, – продолжала она. – Он рассказал мне о данном вам поручении. Я имею в виду Хелен. Он уверен, что ее убили. У него время от времени возникают подобные навязчивые идеи, и разубедить его невозможно. Полиция и коронер удовлетворились тем, что это несчастный случай. Я уверена, что и вы так думаете.
Она вопрошающе посмотрела на меня. Я почему-то вдруг почувствовал себя страшно неловко в ее присутствии. Уж не потому ли, что ее спокойствие и улыбчивость показались мне напускными? В ней чувствовалось какое-то сдерживаемое напряжение.
– Не знаю, – отвечал я. – Тут есть в чем покопаться.
– Да. Поэтому я и говорю с вами, господин Досон. Будьте осмотрительны и не копайте слишком глубоко. Мой муж был без ума от Хелен. Не люблю говорить плохо о тех, кто не в состоянии защититься, но сейчас у меня просто нет выбора. Он считал ее хорошей, порядочной, прилежной девушкой, но она такой не была. Ради денег она была готова на все. Она жила ради денег. Мой муж давал ей лишь шестьдесят долларов в неделю. Я точно знаю, что в Нью-Йорке она тратила впятеро больше. Ей было все равно, как добывать деньги, лишь бы добыть. Вероятно, она была самой меркантильной, строптивой и безнравственной бабой, какую я когда– либо встречала.
Раздражение в ее голосе шокировало меня.
– Я знаю, что говорю ужасные вещи, – продолжала она, – но это правда. Если вы копнете ее прошлое, сами все узнаете. Она совершенно разложилась. Беременеть ей не впервой: такой пустяк не расстроил бы ее. Она знала, что делать и к кому пойти. Мужчины, с которыми она путалась, были дегенератами и уголовниками. Если кого и надо было убить, так это ее!
Я глубоко вздохнул и спросил:
– И все же вы не думаете, что ее убили?
– Не знаю. – Она уставилась на меня. – Мне известно лишь, что полиция считает ее смерть случайностью. Почему же вы не можете этим удовлетвориться?
– Ваш муж велел мне провести расследование. Это приказ.
– Если вы будете расследовать ее смерть как убийство, вы наверняка раскопаете кучу гадостей о ней. Я уверена, что и в Риме она вела себя ничуть не лучше, чем в Нью-Йорке. Скрыть эти факты от моего мужа будет невозможно. Он абсолютно убежден, что Хелен была приличной девушкой, ведущей праведную жизнь. Факты, которые вам придется сообщить ему, потрясут его, вы разобьете его иллюзии, и он вам этого не простит. Теперь вы понимаете, почему я прошу вас не очень копаться в этом деле?
Я взял стакан и допил виски.
– А откуда вы столько знаете о Хелен Чалмерс?