— Виноват, — сказал слегка вызывающе Стрейндж, — но мне нужно на работу.
— Извините, сэр, — стушевался по молодости полицейский, — служащих без пропусков приказано не пускать.
Переминаясь с ноги на ногу, Стрейндж уставился на дежурного.
— Что это значит, черт подери?
— Не знаю, сэр. Приказ.
— Чей приказ?
— Шефа.
— Какого шефа? Что вы несете? В чем дело?
— Никаких разъяснений людям без пропусков, — заученно произнес полицейский.
— А это что? Служебный пропуск! — раздельно проговорил Стрейндж и сунул парню под нос желтую карточку с фотографией. — Взгляните, молодой человек! Я работал здесь до вашего рождения и на работу хожу с первого дня зачисления. Если мне, черт возьми, нельзя попасть в управление в последний день службы, значит, эта страна хуже, чем я думаю!
Полицейский молча воззрился на Стрейнджа. Тот снова задал вопрос:
— Что у вас тут?
— Авария.
— Какая там авария? Настоящее осадное положение, черт возьми! Вы что, ждете советские танки?
Полицейский взглянул на пропуск и, не говоря ни слова, отодвинул заграждение. Шум насторожил офицера, попивавшего кофе в спецмашине, стоящей неподалеку. На сиденье у него лежал громкоговоритель и свисток, но офицер предпочел окликнуть полицейского.
— Сотрудник с пропуском, — ответил дежурный и добавил, понизив голос: — Приятного отдыха на пенсии.
Но Стрейндж уже пересекал залитую гудроном мостовую. Перед спецмашиной он снова помахал пропуском:
— Фрэнк Стрейндж. Руководитель Управления Си.
Офицер взглянул на него с интересом. Вот он каков, Стрейндж.
— Прошу вас, сэр, — сказал он.
Стрейндж прошел. Из-за перекрытия улицы не слышалось привычного шума Уайтхолла. Громады государственных зданий, большей частью не освещенных в ранний час, маячили в тумане словно утесы на рассвете.
Стрейндж намеренно шел быстро. Он всегда являлся на работу первым. Никаких следов аварии. Одна суета. Скорее всего столкнулись двое никчемных шоферишек.
Затем сквозь туман пробились вспышки синего света, послышался знакомый писк и бормотание коротковолнового приемника. Прибавив шагу, Стрейндж вышел на открытое пространство за зданием министерства. Серая трава, неразличимые верхушки деревьев, белые полосы…
Никакой паники. Тут и там в густой дымке сновали люди, словно играя отрепетированные роли.
— Боже мой! Стрейндж! Что вы тут делаете?
— Иду на работу, — натянуто улыбнулся он. — Меня, оказывается, опередили.
«Знакомое лицо», — подумал он, но не мог вспомнить ни имени, ни отдела. Другое подразделение.
Чиновник, узнавший Стрейнджа, был раздосадован. Не хватало еще, чтобы человек вроде Фрэнка влез в это дело. Сперва он начнет задавать щекотливые вопросы. Кто приказал? Какое начальство? Чьи распоряжения? Но Стрейндж — вот он, высокий, в мешковатом габардиновом пальто, на лице доброжелательное, но сдержанное выражение. Легкий румянец на щеках — из-за утренней стычки в Уайтхолле, а может, предвестник гнева, который загорался на увядших землистых скулах? Про Стрейнджа знали: достаточно слова поперек, чтобы вывести его из себя и сделать несговорчивым. И все же, если присмотреться, давние невзгоды убавили ему высокомерия.
Окидывая проницательным взором окружающее, он, казалось, как всегда, ничего не упускал. Голубые глаза не только искрились смешинками, но и умели зажигать людей.
— Может, вы отойдете в сторону? Это наши проблемы.
Стрейндж понимал недовольство сотрудника.
— Я не вмешиваюсь, — произнес он примирительно.
«Пока не вмешиваешься», — подумал чиновник и бросил:
— Я считал — вы уже в отставке.
Стрейндж решил слегка повалять дурака:
— Меня надоумили уйти с миром.
— Отмечаете?
— Приходится.
— Повеселитесь — и на покой?
Стрейндж не отступал. Дверцы машины «Скорой помощи», припаркованной у края тротуара, были распахнуты. Синие вспышки освещали статую сэра Уолтера Рэли[4] неподалеку. Люди в белой одежде торопились в оцепленное пространство позади пьедестала. Там росло дерево, платан. Из-за чего бы там ни перекрыли Уайтхолл, причина — у корней платана.
Вряд ли это бомба. Слишком много людей, служащие министерства суетятся кругом. Затем вдруг четверо, быстрым шагом, почти бегом, понесли закрытые простыней носилки в «скорую», взвыл заведенный шофером двигатель.
Стрейндж медленно брел по тротуару. Он встретил несколько знакомых, но те были слишком заняты, чтобы заметить его появление. Люди с носилками торопливо пересекали газон. Долговязый врач в военной форме, вылезая из машины, столкнулся с одним из носильщиков. Тот, оступившись, выругался, другие покачнулись, носилки накренились, и простыня соскользнула. Стрейндж невольно сделал три быстрых шага вперед и онемел: запрокинутое, искаженное болью, лицо было безжизненно, но до дрожи знакомо.
2
Гай Прис считал, что в целом министерстве один Фрэнк Стрейндж мог устроить бучу в последний день пребывания на работе. Когда Фрэнк сердился, добродушие и деловитость сменялись в нем колкостью и холодностью. Он сыпал вопросами как на экзамене, наклонив стальной седины голову, что служило признаком глубокого недоверия к собеседнику.
Теперь он восседал за рабочим столом — пальто на спинке стула — и доводил преемника возражениями. В комнате 5В было пусто. Прис не в силах был уклониться от воинственно-вопросительного взгляда Стрейнджа. Книги, брошюры, открытки, старые газеты, плакаты и фарфоровые безделушки, скопившиеся в подземном бункере старого здания военного министерства и создававшие пресловутую атмосферу художественного беспорядка, были теперь упакованы в картонные коробки, стоявшие за дверью.
Когда Стрейнджа, почти десять лет назад, перевели руководителем управления в этот мрачный штаб-подвал, подчиненные жаловались на духоту и малопригодные для работы условия. Но едва Стрейндж прогремел своими реформами на все министерство, его метод окрестили черчиллевским и считали за честь трудиться в пределах слышимости его заваленного делами подземного помещения. Именно в пределах слышимости. Стрейндж терпеть не мог внутренних телефонов, предпочитал надрывать горло — благо позволяла акустика подвала, — требуя секретарей, подчиненных, докладные записки и кофе.
Но теперь, выслушивая оправдания Приса, он был спокоен, несмотря на душивший его гнев. Наклонившись вперед, он барабанил пальцами по пустому столу, чуть сдвинутые брови подчеркивали тяжелые очертания лица.
— Фрэнк, — даже деланная рассудительность Приса разбивалась об отказ Стрейнджа признать его полномочия, — поймите, это было сделано… или не сделано без всякого умысла. Я… мы… не хотели тревожить вас. Мне остается только извиниться. Если бы я знал…
— Помимо соображений секретности, — резко перебил его Стрейндж, — я полагал, что элементарная вежливость требует, чтобы я сам решал, как командовать своим управлением. — Он бросил быстрый взгляд на карманные часы. — Когда, говорите, вы обнаружили… — Он неловко взмахнул рукой, не желая вспоминать труп на носилках.
Прис смотрел невидящим взглядом. Он стал необычайно краток.
— Майклу позвонили из полиции, — ответил он уклончиво.
— Хейтеру? — в отношении имен Стрейндж сохранял старомодную вежливость. Прис с готовностью кивнул, стараясь, по-видимому, избежать дальнейших уточнений.
— Так, — согласился Стрейндж, — по крайней мере, это предписано инструкцией. А Хейтер позвонил вам?
Он знал — вопрос лишен смысла. Заместитель контроллера[5] изрядно потрудился, чтобы протолкнуть Приса на должность Стрейнджа, когда стало известно, что тот уходит. В министерстве Хейтер и Прис были признанными союзниками, а его собственные отношения с Хейтером, формально занимавшим более высокую должность, всегда были сложными — «холодная война», не выходившая за рамки соблюдения свода инструкций тем и другим.