Голова Колечанского покоилась на листе упаковочной бумаги, расстеленной на крышке стола. Сама же бумага была в нескольких местах прорвана и залита кровью. Правая рука хозяина недвижно свисала вдоль стула вниз. На столе, в ярком свете лампы, поблескивало донышко разбитого хрустального стакана.
— Господин Леринц, что случилось?! — крикнул старый Кечкеш снова. Подождал ответа. Но руки уже устали, и он опять сполз на землю.
— Окно открыто… Хозяин лежит. Головой на столе. Весь в кровище… Я покричал ему, а он и не шевелится… — доложил Кечкеш, возвратившись к жене в коридор.
— Как в крови?! — в испуге вскричала женщина. — Убили?!
— Знать, кто-то выстрелил в него. Через окно… — высказал догадку старик, а жена его тут же запричитала испуганно:
— Нам-то что теперь делать? А? Что мы-то с тобой теперь делать будем?
Затем после нескольких минут раздумья она перестала причитать и совсем спокойно продолжала:
— Надо в милицию позвонить…
И пошла к телефонному аппарату, который стоял тут же, в коридоре, на маленьком столике.
— Посмотри, будь добр, какой там номер в нашем отделении?
Муж суетливо захромал за ней следом, потому что жена его ни читать, ни писать не умела.
— А ты покамест собери эту мерзость, — добавила Кечкешне.
Пока Кечкеш был занят этим делом, жена дозвонилась наконец в милицию.
— Милиция? Вам это из дома господина Колечанского звонят. Улица Арпад, 17… Как меня-то зовут? А как — Кечкешне меня зовут. У нас в доме-то страшно сказать, что приключилось… Что-что?! Убийство — вот что! А мы только сейчас его открыли… Господин наш убитый лежит в своем кабинете. Голова на столе и вся в крови! Фамилия? Чья? Убитого-то? Господин Леринц Колечанский. Не можем мы никак войти в комнату. Кричали, звали, а он и не шевелится. Через окно кричали. Вот…
Она положила трубку и, обращаясь к мужу, пояснила:
— Сейчас, сказали, приедут.
— Милиция?
— Ну кто же еще? Они самые.
— В этот дом из милиции еще никогда не приезжали, — отметил вслух Кечкеш. Наклонившись к рюкзаку, он как человек, любящий во всем порядок, запихал банку с пиявками обратно в рюкзак и добавил: — Значит, сегодня нам с тобой рыбы на ужин не будет…
Но его хозяйку занимали в это время совсем иные мысли.
— Рыба рыбой! Ты вот скажи, что мы с тобой теперь вообще есть будем? Что с нами-то теперь будет? Вдруг он совсем помер? Куда пойдем-то? Что делать станем?.. — вслух размышляла она. — Ладно, старый, пошли-ка лучше на кухню…
И они уже направились было на кухню, но не успели сделать и несколько шагов, как зазвонил телефон.
Звонили из милиции. Дежурный. Хотел проверить правильность заявления. Кечкешне повторила в трубку еще раз все только что сказанное ею.
— Велели в дом никого не пускать, — сообщила она мужу. — А они сейчас приедут, сказали. Так что давай-ка мы пока позавтракаем. — И они пошли на кухню.
Кечкеш сел за стол напротив жены.
— А ведь выходит, что он и не ложился спать-то. А? Видать, всю ночь так за столом просидел, — пробормотал Кечкеш себе под нос, а затем по-стариковски, не спеша, вытащил из кармана пачку сигарет «Мункаш» и закурил. — Знать, удар с ним приключился…
— Какой удар? Что ты говоришь? Убили его! Кровь-то ты же сам видел! И окно было открыто… Теперь выселят нас отсюда, раз умер наш барин. И что теперь с нами-то будет? — снова огорченно завздыхала старушка.
— А ведь поболе, чем пятьдесят годков, прожили мы с тобой здесь, — добавил старик.
И оба замолчали. Старуха погрузилась в раздумье, а старик выкурил свою первую в этот день сигарету.
Не прошло и десяти минут, как у входа позвонили. Старики Кечкеши почти одновременно вскочили из-за стола.
— Сиди, я сама пойду открою, — сказала Кечкешне и засеменила к парадной двери.
— Доброе утро! — поздоровался один из мужчин, стоявших за дверью. — Я — майор Геленчер, — представился он и показал удостоверение. — Это дом Колечанского?
— Да.
— Вы Кечкешне?
— Я и есть.
— Это вы нам звонили?
— Я.
— А где сам Колечанский?
— В кабинете. Вечером, как обыкновенно, заперся у себя. А утром не выходит и не выходит. Тогда муж мой пойди да и загляни в окно. А он, барин то есть, голову уронил на стол и лежит. Ничком. И кровищи под ним на столе — лужа целая.
— Проводите нас, пожалуйста, в его кабинет.
Кечкешне повела представителей власти по коридору. Возле двери хозяйского кабинета она остановилась.
— Вот это и есть его кабинет. И значит, спальня. Изнутри на ключ заперта. Как уж мы ни стучали, ни барабанили — не отвечает. Тогда-то муженек мой и пошел в окно посмотреть…
— Где это окно?
— А оно, значит, с той стороны дома будет. Железной решеткой загорожено.
Геленчер кивнул одному из сопровождавших его сотрудников.
— Деметер, осмотрите, пожалуйста, дверь.
Пока майор Геленчер отдавал распоряжение следователю Беле Сабо пригласить двух жильцов из соседнего дома в понятые, — Деметер заглянул в замочную скважину массивной дубовой двери.
— Ключ в замке торчит, — доложил он, доставая из сумки свои инструменты. — Придется вам пару минуток потерпеть.
— Вы все же поторопитесь. Вдруг еще удастся спасти ему жизнь?!
Сам же Геленчер достал из кармана протокол, составленный на основании заявления Кечкешей, пробежал его и снова сунул в карман.
— Когда вы в последний раз видели Леринца Колечанского? — спросил он, обращаясь к Кечкешне.
— Вечером вчера.
— А что вы можете еще рассказать нам? Начиная со вчерашнего вечера до сегодняшнего утра?
— Вчера вечером господин Колечанский сказал, что утром поедет на рыбалку с первым поездом. А нам с мужем велел приготовиться варить на ужин уху. Утром сегодня в шесть часов я, значит, поставила на газ кофейник, а сама пошла комнаты проветрить. Вдруг вижу, — с отвращением передернув плечами, пояснила Кечкешне, — по стене эти самые пиявки ползают.
— Какие еще пиявки? — удивился Геленчер.
— Вот именно какие! Вот такие! — Она показала, что пиявки были с палец толщиной.
— Да, правильно жена говорит, пиявки! — подтвердил Кечкеш, присоединившийся к собравшимся в коридоре. — Они из стеклянной банки вылезли. А потом расползлись по всей стене. Ну, жена моя, она, понятно, перепугалась. Как закричит!..
— Страх, как боюсь я их! — призналась старушка.
— Да откуда пиявки-то взялись?
— Откуда?! Из рюкзака, ясное дело. Господин Леринц сегодня на рыбалку собирались. Пиявки у него вместо червяков. На них карп клюет. Вот он, рюкзак-то его, — показал Кечкеш. — Он всегда рюкзак сюда пристраивал. Потому как тут похолоднее, чем в комнате.
— Вы в комнату к нему забирались через окно?
— Никак нет. Невозможно это: окно решеткой железной забрано.
— Чем занимался ваш господин Колечанский?
— Как он всегда говорил: «Человек свободной профессии», — поспешила упредить своего мужа старушка. — А что это значит, я и не знаю.
— На какие средства он жил?
— На проценты. От капитала. У него знаете сколько сберегательных книжек? Он-то ведь давно уж нигде не работает. Много лет, поди.
— Сколько же точно?
— Да уж лет семь будет. А то, может быть, и все восемь. Дом этот весь — его собственный. Не казенный.
— Хозяин женат?
— Вдовый.
— А вы у него в услужении?
— Нет.
— Так кто же вы? Жильцы?
— Да, живем мы здесь. Уж лет пятьдесят.
— Платите ему квартплату?
— Ничего мы ему не платим. Убираемся. Сад в порядке содержим. Я вот еще и готовлю. Ему то есть стряпаю. Обед, ужин.
— Выходит, что все же служите вы у него? — настаивал Геленчер.
— Да нет же, говорю. Прежде — это верно. Было дело, служили. Муж мой в рабочих был. В магазине у господина Колечанского. А вот уж больше как двадцать лет не служим мы. Так нам и господин Колечанский объяснил. Только что живем у него здесь.