— Мне вот что пришло в голову, — объяснил он Шпаге, — политические взгляды Пиццу. Вы знали, что ваш шофер — фашист?
— Предполагал, — признался Шпага. — Ведь его рекомендовал депутат от неофашистской партии. Но если не считать его островной, что ли, горячности, мне ни разу не пришлось…
Его прервал телефонный звонок, и Шпага, извинившись, отошел к другому телефону. Тем временем Пьерантони стал давать инструкции Салуццо.
— Ты сидишь за моим столом, да? Очень хорошо. Возьми стопку бумаг — я их накрыл пепельницей, и разыщи среди них белую программку… Какая она по размеру? Ну, вдвое больше открытки. Это программа телеконцерта.
Он подождал. Салуццо перелистывал бумаги. Слышно было, как они хрустят. Но вот хруст и потрескивание прекратились, и в трубке раздался радостный голос Салуццо.
— Кажется, нашел. Читаю…
Да, да, это та самая! — воскликнул Пьерантони. — На последней странице я сделал пометки. Прочти мне их, пожалуйста.
Послушав с минуту, он возликовал.
— Вот, вот! Улица Эстерле. Все сходится. Возьми программу и приезжай.
Пьерантони посмотрел на часы — четверть десятого. Салуццо еще сидит у него в кабинете. Не исключено, что дело с выкупом и к ночи не закончится.
— Нет, не бери, сержант, бумаги, а оставь все на моем столе… Да, — и протокол допроса друга Коррадо Гаффури, и телекс депутата парламента.
Салуццо подтвердил, что так и сделает, и спросил, как идут дела.
— Секретарь Шпаги отвез выкуп четверть часа назад, — ответил он. — С минуты на минуту ждем его возвращения. Всего наилучшего, Салуццо! — оборвал он сержанта, не дав ему спросить, проследила ли оперативная группа за «ланчей».
15
Все кончилось внезапно.
Балайка вдруг вскочила и бросилась в коридор. Восклицания, вскрики, голос Анджелы! Голосок Тео. Все стояли у порога, смеялись, плакали, спрашивали и не получали ответа, отвечали, не дожидаясь вопроса.
Валенцано держал Тео на руках. Он был закутан в плед в желтую и коричневую клетку, и вид у малыша был такой, будто он только что проснулся — розовое личико, всклокоченные белокурые волосы, чуть капризный голос — ему хочется спать, а все кричат.
Бабушка взывала к потолку, благодаря всевышнего за чудо, отчего Пьерантони испытал к ней чувство брезгливой жалости.
— Вызови доктора Фассио, — сказал Шпага Анджеле, заливавшейся слезами. — Пусть немедленно приезжает.
Он взял сына из рук Валенцано и передал Паоле. Потом сел рядом с ней на диван и стал гладить ножки сына, вылезавшие из-под пледа.
Руссо говорил по телефону с Фао, агент в штатском пытался привлечь внимание Шпаги, подсовывая ему записку, но тот всякий раз отгонял его как назойливую муху.
У входа на виллу гул раздраженных голосов ясно свидетельствовал об отчаянной борьбе полиции с корреспондентами и фотографами, которым удалось прорваться через заграждение перед воротами. Валенцано о чем-то спорил с Пьерантони.
Шпага поднялся с дивана, подошел к Валенцано и протянул ему обе руки сразу.
— Спасибо вам, Валенцано. Вы спасли его, привезли целым и невредимым.
— Я был лишь посредником, — смущенно ответил секретарь.
— Давайте выпьем виски, — предложил Шпага, стараясь держаться как можно увереннее, хотя чувство растерянности не исчезало.
Руссо, не отходя ни на миг от телефона, описывал приметы фургончика, который надо разыскать любой ценой. Из прихожей больше не доносилось шума и криков — атака корреспондентов была отбита.
Паола протянула Тео мужу.
— Пойду в кабинет и позвоню по другому телефону, — сказала она.
— Доктор Валенцано, понимаю, что прошу вас об огромном одолжении, — обратился к секретарю майор Руссо. — Но нам нужно запротоколировать ваш рассказ в Центральном полицейском управлении. Тут важно не упустить ни малейшей подробности. И чем скорее мы сможем это сделать, тем лучше. Нельзя дать бандитам такое преимущество во времени.
— Иду. Сейчас же иду с вами. — От выпитого стакана виски у Валенцано на лице выступили красные пятна. — Я так перенервничал, — добавил он, — что мне самому надо выговориться! — Он погладил Тео по вихру, хлопнул по спине Балайку, которая, вся извиваясь, проводила его до двери, и, открыв ее, тут же мгновенно отпрянул назад, ослепленный вспышками блицев притаившихся в засаде фоторепортеров. Наконец он вместе с Руссо и Пьерантони все-таки пробился к полицейской машине.
Они промчались мимо парка с его побелевшими от тумана деревьями. В десять утра даже Милан казался почти безлюдным, провинциальным городом.
— Так вы говорите, что приказы слышали хорошо? — снова спросил Руссо, наклоняясь к Валенцано, сидевшему в кабине с Пьерантони.
— Довольно отчетливо. Я уверен, что отдавали их из машины, ехавшей за мной следом. Голос стал слабее, когда мимо проехал трамвай… Еще были всякие шумы. Но вы, надеюсь, слышали все отлично, без помех.
Руссо смущенно заерзал на сиденье.
— Мы ровным счетом ничего не услышали, — признался он.
— Как ничего? — Валенцано весь подался вперед. — Как ничего? — повторил он и с немым вопросом поглядел на Пьерантони. — Ну, вы не двигались, понимаю! Но ведь за мной шло несколько полицейских машин.
— Они тоже ничего не поймали по рации.
Валенцано смотрел на Руссо с явным недоверием. В разговор вмешался Пьерантони.
— Вы, Валенцано, так и не смогли рассказать толком, что за приемник был в «бардачке». Вы нажали на рычаг и все. Похитители наверняка настроили его на волну, на которой крайне сложно вести перехват. Надо думать, они многословием не грешили?
— Да, приказы были краткими — свернуть на такую-то улицу, дальше ехать по такой-то. Но каждый приказ повторялся дважды.
Пьерантони снова откинулся на спинку сиденья.
— Счастье еще, что вы хорошо знаете этот район! — воскликнул он.
— Это верно, — согласился Валенцано. — Я не знал только улицы сразу после площади Кеннеди.
— Улица Гизалло! — подсказал Руссо, который, казалось, помнил карту города наизусть.
— Да, да, ее. Никогда о такой даже не слыхал, к тому же из-за тумана я почти ничего не различал.
Валенцано высунулся из окна кабины и обнаружил, что туман поредел, — отчетливо была видна вся площадь Кавур, лишь в темной «пирамидке» ступеней он все еще хозяйничал вовсю.
До полицейского управления они добрались только в половине одиннадцатого утра. Пришлось въехать во двор в машине — иначе фотографы взяли бы ее штурмом.
— Сходи в зал пресс-конференций и скажи журналистам, что ребенок дома, что он жив и здоров. Тогда они, может, успокоятся, — приказал Руссо дежурному унтер-офицеру. Тот в ответ мрачно ухмыльнулся.
— Это они уже знают, майор. Коллеги с виллы Шпаги предупредили их, что вы вот-вот подъедете. Они жаждут подробностей.
Руссо поудобнее устроился в кресле за письменным столом.
— Передай им, что до утра никаких интервью не будет. — Он фыркнул. — Словом, не надо мешать нашей работе — она только начинается. С ответами справишься сам, а если тебя эти типы и запрут в конференц-зале, не беда!
Унтер-офицер ухмыльнулся, но довольно кисло. Валенцано сидел на краешке стула напротив Руссо и удивлялся — зачем еще и стенографист, когда на столе жужжит магнитофон.
Пьерантони стоял, прислонившись спиной к трубе парового отопления, и нервно курил «Мальборо».
— Расскажите нам все спокойно, еще раз, — обратился Руссо к Валенцано. Тот, поерзав на стуле, начал рассказывать.
— Идя к «ланче», я встретил только двух девушек и одного пожилого мужчину. С моей стороны других припаркованных машин не было; стояли ли машины на другой стороне, я разглядеть не смог. Ну, я сел в машину и увидел, что из «бардачка» торчит рация, и я…