Бауэр откинулся на спинку стула. Он понял, что старшему врачу надо попросту выговориться, поделиться своей бедой, своими заботами.
— А вам не кажется, — заметил майор, — что точные экспериментальные данные смогут убедить ваших коллег? Согласен, эти два инцидента усложняют ситуацию, и все же вы непременно справитесь.
Бергер печально улыбнулся.
— Конечно, мы справимся. Но вы не представляете себе, с каким трудом именно в медицине пробивается новое. Примеров тому в истории великое множество, до вечера хватит рассказывать.
— Это, несомненно, очень увлекательно, но я, к сожалению, не располагаю избытком времени, — развел руками майор Бауэр.
Он знал, что отвлекаться сейчас нельзя, ни под каким видом. Расследование требует полной сосредоточенности. Если надо, дни и ночи напролет.
— А как в клинике? Поддерживают вашу работу? — вернул он разговор в прежнее русло, ближе к делу. — Что говорит ваш шеф? Как ведут себя коллеги?
Бергер положил ногу на ногу.
— По-разному. Поддержка шефа носила, если можно так выразиться, консервативный характер. Его позиция была примерно такова: попытайте счастья, хотя ничего путного у вас наверняка не выйдет. Но по крайней мере он не возражал. А когда несколько лет назад нас поддержал профессор Колнар, ситуация изменилась в нашу пользу.
— Вы давно знаете профессора Колнара?
Бергер запнулся.
— Лично — несколько дней, по научной переписке — много лет.
Бауэру это показалось странным.
— А какого вы мнения о докторе Брауне?
Бергер помедлил. Он не любил с маху давать оценки другим людям. На характеристики сотрудникам у него уходил целый день, ведь прежде чем написать слово, он долго решал, правильно ли оно выражает его мысль. Поэтому сейчас он ответил несколько уклончиво:
— Коллега Браун — весьма неплохой хирург. Иногда циничен, причем цинизм у него, по-моему, явно напускной, он не хочет, чтобы окружающие догадались о его собственных трудностях.
Бауэр поднял голову.
— Трудностях? Вы полагаете, у Брауна есть трудности? Вы что-то замечали? Я к тому, что, если годами вместе работаешь, кое-что волей-неволей бросается в глаза.
Старший врач задумчиво покачал головой.
— Что тут заметишь? Мы же все чересчур заняты собой. Конечно, у Брауна есть трудности: не женат, а ведь уже не мальчик. Одно время у него, кажется, было что-то с Гальбах. Он как-то говорил. Но, видимо, все так и кончилось ничем.
Эта история, похоже, действительно далась Брауну нелегко. Неуравновешенность и угрюмость не способствуют возникновению дружбы. Но когда Браун начал встречаться с Гальбах, он изменился в лучшую сторону: стал общительным, дружелюбным, порой даже галантным. Вплоть до одного вечера. Бергер хорошо его помнил, ведь еще и полугода не прошло.
В тот вечер он искал сигареты по всей квартире. В пальто нету, в пиджаке пустая пачка и масса спичек.
— Держи на память, — буркнул он, сунув коробок жене. — Может, у тебя в виде исключения найдется хоть одна сигарета?
— У меня? — Она разыграла удивление. — У меня есть все, кроме сигарет. Бросай курить. И тебе это будет на пользу, и мне не придется больше слушать, как ты кашляешь по утрам. Да и шторы от дыма портятся, хотя это тебе наверняка неинтересно.
Бергер махнул рукой. Эту проповедь ему читали уже много лет, она его не трогала. И жена знала об этом и смирилась.
— Опять идти, как же неохота! — досадливо сморщился Бергер.
Когда он открыл дверь ресторана и в лицо ударил гул голосов и характерный запах пива, табачного дыма и жареного картофеля, курить уже расхотелось. Он бы с радостью повернул обратно.
Луиза приветливо кивала ему из-за стойки, так повелось давно, с тех пор как он ее оперировал.
— Добрый вечер, господин доктор! — воскликнула она, ловко ополаскивая стаканы. — Что вам подать? Может, выпьете за компанию рюмочку коньяку, моего любимого?
Не дожидаясь ответа, она наполнила две рюмки отработанными за долгие годы экономными движениями.
Подошедший официант тоже поздоровался с Бергером, а из-за раздвижного кухонного окна приветственно махнул рукой Луизин муж.
Бергер был здесь довольно частым гостем. Год-другой назад он регулярно ходил сюда играть в «скат», но теперь карточный кружок распался. Он пригубил коньяк — прекрасный букет! — и, спросив пачку сигарет, заметил:
— Весело тут у вас.
Луиза отворила стеклянный шкаф, достала сигареты.
— И впрямь весело, грех жаловаться, — сказала она. — Иной раз даже слишком.
— Что, надоело?
— Почему? Вы же знаете, я люблю стоять за стойкой.
Бергер расплатился, собираясь уйти, и тут его внимание привлек звон бьющегося стекла. Он оглянулся, Луиза сердито подняла голову.
— Так и есть — доктор Браун, — сокрушенно вздохнула она. — Что-то с ним неладно сегодня. Часа четыре уже сидит, ничего пе ест, а пьет очень много. Франц отказался принимать его заказы, а он со злости на рожон лезет.
Браун сидел возле окна. С тупой злобой пьяного юн локтями смахивал со стола стаканы и рюмки. И с глуповато-свирепым видом озирался по сторонам.
— Ну, у кого есть возражения? — вызывающе громко повторял он.
Бергер ожидал скорее нечленораздельного лепета, но Браун говорил отчетливо и ясно.
— Я задал вопрос! Спокойствие, официант, я за все уплачу. Мне без разницы.
— Из вашей клиники, — с укором сказала Луиза.
Дурацкое положение. Бергеру вовсе не улыбалось при всем честном народе препираться с пьяными, тем более с собратьями по профессии.
— Первый раз вижу его таким, — пробормотал он.
— Верю, — кивнула Луиза. — Мы тоже. У него не иначе как серьезные неприятности, помяните мое слово. Я своих клиентов знаю. Только бы он не очень скандалил.
Другие посетители как бы отпрянули от Брауна. Видно было, что они силятся держать дистанцию и потому подчеркнуто увлеченно беседуют и нарочито не слышат шума, производимого доктором Брауном.
— Пойду взгляну, — сказал Бергер.
Браун удивленно и недоверчиво уставился на него и начал качаться вместе со стулом, как невоспитанный мальчишка, отталкиваясь обеими руками от стола. Жалкая попытка доказать свое превосходство.
Бергер, словно и не замечая этого, сел. Во взгляде его читалось дружелюбное участие, от которого Браун явно почувствовал себя неловко.
— Привет, шеф! — с напускной бравадой сказал он.
— Добрый вечер, коллега, — поздоровался Бергер.
Браун перестал качаться. И отодвинул свой стул немного вбок, когда официант начал тряпкой собирать пролитое пиво.
— Еще что-нибудь? — Франц обратился к Бергеру, точно Брауна здесь вовсе не было.
— Да, два черных кофе, пожалуйста, и покрепче.
Франц ухмыльнулся.
— Что случилось, Браун? — спросил Бергер у своего коллеги, когда официант отошел от столика. — Зачем вам это? Такой спектакль, здесь, на глазах у стольких людей?
— Воспитывать меня пришли, да? — взъерепенился Браун. — Я не ребенок, слава богу, обойдусь без нянек. Но раз уж вы спрашиваете зачем, отвечу: так надо! Черт побери, в самом деле надо, ибо все, уважаемый коллега, все вокруг не стоит и выеденного яйца. Мне плевать, разобью ли я здесь что-нибудь, буду завтра оперировать или нет, лягу сегодня спать или напьюсь. Понимаете? Нет? Где вам понять. Слишком уж вы нормальны для этого мира.
После каждой фразы, словно бы подчеркивая ее, Браун энергично кивал головой. Бергер угостил его сигаретой. Похоже, парень совсем пал духом, если позволил себе так распуститься. Депрессия? У Брауна? С его-то цинизмом? Или как раз поэтому? Но ведь в последние несколько месяцев он совершенно отказался от прежней своей манеры. Это что же, рецидив? Бергер сталкивался с подобными вспышками у больных. Как правило, им достаточно было выговориться перед человеком, к которому они питали доверие, и все приходило в норму. Может, и с Брауном то же самое? Кто его знает… Врачи, в конце концов сказал себе Бергер, тоже люди, со своими эмоциями, переживаниями, психическими нагрузками.