Едва они успели заказать себе пива, как к ним подошел толстяк в берете, низко надвинутом на лоб, по прозвищу Птицелов.
— Разрешите подсесть к вам, сеньор начальник? — сказал он, испытывая гордость оттого, что стал предметом всеобщего внимания.
— Милости прошу. Что скажешь хорошенького?
— Вряд ли это можно назвать хорошеньким... Но и плохим не назовешь. Дело в том... дело в том, Мануэль и дон Лотарио, что я видел доктора в тот день, когда он исчез.
— Правда?
— Сущая правда.
— В таком случае, Птицелов, завтра же утром ты должен пойти к инспектору Мансилье и все рассказать.
— Нет, Мануэль, я ничего не стану рассказывать ни сеньору Мансилье, ни самому королю Бурбону. Для меня в нашем городе, как, впрочем, и во всей Испании, нет другого детектива, кроме вас... И то немногое, что я знаю, я расскажу вам или никому. Ясно?
— Что ж, спасибо тебе. Говори, раз так, я потом передам все Мансилье. Ты ведь знаешь, какие у меня сейчас отношения с губернатором провинции.
— Можете передавать кому угодно. А что касается вашего нынешнего положения, то мы еще поговорим об этом с кем следует и поставим точки над «и», будьте покойны.
— Ну, ладно, рассказывай. Все остальное образуется.
— Так вот, Мануэль, вечером пятнадцатого числа дон Антонио, как обычно, играл в домино в соседнем казино... И до одиннадцати часов я видел его затылок, так как сидел под зеркалом позади него, хотя и на расстоянии четырех-пяти метров.
— Мы уже догадались.
— Терпение, Мануэль, я еще не все сказал... Около часа ночи он, как всегда, закончил партию в домино и присоединился к компании своего друга нотариуса. Вскоре они по своему обыкновению вышли вдвоем прогуляться по площади... А час спустя я встретил его, уже без нотариуса, на улице Нуэва.
— А прежде ты встречал его когда-нибудь там?
— Нет, в ту ночь я случайно оказался на этой улице. Моему другу не терпелось показать мне мотоцикл, который он купил сыну, и мы вместе отправились к нему домой... А на обратном пути я увидел доктора.
— Он поздоровался с тобой?
— Нет, он шел по другой стороне улицы.
— Это было в два часа ночи?
— Нет, два пробило чуть позже, когда я открывал двери своего дома.
— Может быть, он шел по срочному вызову?
— Сначала я тоже так подумал, но при нем не было саквояжа, в котором он носит медицинские инструменты, и он шел не торопясь, словно прогуливался.
Птицелов сел на краешек стула, уперся обеими руками в колени и, вытянув голову и подавшись всем туловищем вперед, пристально посмотрел на Плиния.
— Что скажете, начальник?
— Что я могу сказать? Посмотрим, найдутся ли еще свидетели, которые видели его в ту ночь, послушаем их... Тогда, может, что-нибудь и прояснится.
Съев по бутерброду и выпив сначала пива, а потом кофе, Плиний и дон Лотарио поехали на кладбище в легковом автомобиле ветеринара «Сеат-850».
— Ну и работенка нам с вами досталась, дон Лотарио. Такой второй не сыщешь во всем свете.
— Что поделаешь... Не отказываться же.
— Тем более что алькальд дал ее как бы в компенсацию за причиненный мне ущерб.
Несмотря на хорошую погоду, улицы были безлюдны и Пасео дель Сементерио казалась пустынной и мрачной.
— Мы можем прихватить с собой Браулио, Мануэль, — предложил дон Лотарио, проезжая мимо погребка философа.
— Оставьте его в покое, а то он опять заведется и устроит нам веселенькую ночку.
— Не устроит, Мануэль.
— Вы ведь знаете, как я люблю Браулио, но все хорошо в свое время.
У кладбищенских ворот их дожидался могильщик Матиас. Он делал то короткие шажки, то длинные, то отпрыгивал в одну сторону, то в другую, словно играл сам с собой.
— Если бы алькальд не дозвонился мне, я бы сейчас преспокойненько спал дома. Я теперь живу в городе... Надо же такое придумать: республиканцы ведут пропаганду на кладбище! Это все равно, что утверждать, будто дрозды поют соловьями.
— Только не надо волноваться, Матиас.
— Разумеется, дон Лотарио. Я не стану волноваться, даже если у меня в животе начнется революция.
— Ну, уж и революция.
— Моя теща всегда говорила так: «Даже если у меня в животе начнется революция», или: «Даже если мне под хвост попадет вожжа».
— Ладно, Матиас, давай-ка ближе к делу. Кто-нибудь уже здесь есть?
— А разве мы не о деле говорим, начальник? Куда уж ближе! Ха-ха-ха! Прошу прощения. Конечно, есть. Человек десять-двенадцать из тех, кто уже приходил сюда не раз, да еще несколько человек, которые явились сегодня, узнав, что будете вы.
На кладбище царила кромешная тьма. Хорошо еще, что Матиас освещал им путь ручным фонарем, который отбрасывал свет на каменные кресты и застекленные ниши.