— Ну а если говорить всерьез, что здесь происходит?
— Скорее всего какой-нибудь транзистор, спрятанный в одной из ниш или еще где-то, ругает Франко на чем свет стоит. А кое-кто из бездельников пустил слух, будто это «красные» нашего города прячутся по ночам среди могил и проводят митинги... Поди знай, сколько времени говорил здесь этот транзистор, прежде чем его случайно услышал мраморщик Антонио.
— Мы зашли довольно далеко.
— Конечно, мы идем в новую часть кладбища.
— Сомневаюсь, чтобы подпольной пропагандой ночью да еще в таком неуютном месте, как кладбище, можно было сагитировать кого-то в ряды Рабочих комиссий[9].
— Я тоже так считаю, Мануэль. Если бы пропаганда велась на главной площади или в дискотеке, можно было бы волноваться, но из-за того, что в самом отдаленном уголке кладбища радио вещает о том, что Франко одной ногой уже стоит в могиле и вот-вот к власти придет монархия и вернутся Меркадо Комун[10] и Хосе Хиль Роблес[11], не стоит тратить свои нервы.
— И где же, по-твоему, спрятан приемничек?
— Судя по тому, сколько я здесь кружил, и, если, конечно, я окончательно не выжил из ума, что вполне вероятно, транзистор должен находиться в одной из ниш.
— Занятой или пустой?
— Не знаю, начальник. В той части кладбища есть угол с новыми нишами. Большая часть из них уже заполнена, а остальные пока пустуют. Между ними очень тонкие перегородки, поэтому трудно определить, откуда именно исходит звук.
— Ты думаешь, кого-нибудь похоронили вместе с транзистором, настроенным на волну «Свободной Испании» или что-то в этом роде?
— Вот именно. Или же какой-нибудь шутник сунул приемничек в одну из пустых ниш.
Свет фонаря выхватил из темноты не более двух десятков слушателей и среди них двух женщин. В ожидании представителей власти они толпились в том самом углу, где находились ниши, о которых только что говорил Матиас, и, прищурившись, смотрели на свет фонаря.
— Ну как? Уже говорят? — спросил Матиас.
— Пока нет, — послышался чей-то бас, — но скоро должны начать.
— Мануэль, — с решительным видом обратилась к комиссару одна из женщин, — мы надеемся, что вы положите конец этому безобразию и защитите жителей Томельосо от опасности, которая им угрожает.
— А я надеюсь, что опасность не так уж велика, — насмешливо ответил Плиний.
— Раз я говорю, Мануэль, значит, знаю.
— И говорить нечего, — возразил чей-то голос.
— Скажите, кто-нибудь из вас уже приходил сюда прошлой ночью?
— Да, — ответил мужчина, который занимался ремонтом велосипедов и когда-то служил в Голубой дивизии. — Сегодня я здесь в третий раз.
— И что же ты слышал?
— Обычная пропаганда радиостанции «Свободная Испания»: нападки на Франко, на «Опус»[12] и на «Крусаду»[13].
— А конкретно о томельосцах что-нибудь говорилось? — поинтересовался дон Лотарио с плохо скрытой издевкой.
— Нет, речь шла обо всех испанцах в целом и верноподданных каудильо, которым в скором времени придется отвечать за совершенные ими злодеяния.
— Об этом все говорят, — заметил Матиас.
— Слава богу, Франко от этого не умрет, — огрызнулся усатый мужчина.
— Вот именно, — присоединились к нему голоса из толпы.
— Ну, хорошо, сейчас все выясним, — сказал Плиний, доставая пачку сигарет и угощая ими дона Лотарио и Матиаса. — Посмотрим, заговорят они сегодня или нет?
Едва они успели закурить, как в тишине послышались позывные, возвещающие о начале передачи.
— Начинается, начинается...
Словно откуда-то издалека донеслись неразборчивые голоса. С одинаковым успехом они могли исходить из соседней ниши, как и из десятка других, где были захоронены покойники. Одно было совершенно очевидно: говорила «Свободная Испания».
— Слышите, слышите? Теперь они ругают президента Ариаса[14]. Будь они прокляты! — возмутилась другая женщина, учительница.
Плинию тоже показалось, что он слышит имя президента Ариаса, но разобрать как следует слов диктора не мог.
— Всегда было так плохо слышно, Матиас?
— Да, и день ото дня все хуже и хуже, наверное, батарейки садятся.
— Давно стали хоронить в этом углу, Матиас? — спросил Плиний.
— Наверное, уже месяц.
— А когда захоронили последнего?
— Вчера, вот в эту нижнюю нишу.
— Послушайте, — снова перебила их учительница. — Они принялись за жену каудильо. Пора прекратить это безобразие, Мануэль!
— Успокойтесь, сеньора, для того мы и пришли сюда... хотя все это ерунда... выеденного яйца не стоит...
9
13
14