— Вы пошли плохой дорожкой, — сухо констатировал майор. — Зря тратите время своих сотрудников.
— Зося Зельская знает, где прячется Окольский.
— Откуда такая уверенность?
— Знает, — повторил Кортель.
— Интуиция? — Майор не улыбался, потому что улыбка сразу же придавала его лицу привычное добродушие. — Попробуй из нее что-нибудь выжать.
— Я пытался.
— Ну хорошо. Я допрошу ее лично. Думаю, что Окольский спрятался где-то в провинции.
— Я думаю, что он в Варшаве, — возразил Кортель.
— Думаю, думаю... — вспылил майор, — а меня сегодня вызывают в Главную комендатуру, что я сообщу им?
— А разве у них нет дел, которые тянутся месяцами?
— Есть. А что из этого? — бросил он резко.
Кортель ничего не ответил.
Он знал уже, что должен делать, но об этом пока не собирался говорить майору.
— Я полагаю, что в следствие необходимо ввести новую версию.
— А именно?
— Предположить, что убил кто-то другой, не Окольский, — все же сказал он.
— Час от часу не легче! — Глаза шефа потемнели. — Ты хочешь всем все запутать? Соболь многократно допрашивал Циклона и Желтого Тадека. Разве ты не читал протоколы? Хотя у нас бывает и так, — добавил он, — левая рука не знает, что делает правая. Не подлежит никакому сомнению, что Окольский первым вошел в кабинет. Впрочем, ты ведь разговаривал с Зельской. Она тоже подтвердила это со слов Окольского. Он не сознался только в убийстве. Кто же, по-твоему, еще может входить в расчет?
— Пущак — водитель частного такси... — начал Кортель.
— Мы уже рассматривали эту возможность, слишком маловероятно, хотя... не лишено логики. Однако никто не знал, что у Пущака с девушкой свидание. Зачем бы ему тогда возвращаться на виллу?
— Допустим, что забыл убрать орудие убийства и отпечатки пальцев. Теперь об этом знают все.
— Ну и что? Положим, он приходит, видит следы ограбления, понимает, что подозрение в убийстве падет на грабителей, и вызывает милицию? Зачем?
— Чтобы отвести подозрение от себя. Он, это же ясно, рассуждает, как и мы...
— Ужасно смекалистый тип. И хладнокровный. Знаешь, что скажет прокурор, если ему предложить обвинение, которое опирается на такое рассуждение?
— Знаю. Я же не утверждаю, что совершил убийство именно он, Пущак.
— Тогда кто?
— Понятия не имею. Я предлагаю версию, что это мог сделать кто-то другой, необязательно Окольский. Например, Ладынь...
— Глупости!
— ...инженер боится жены, а девушка его шантажирует...
— Беллетристика! По такому поводу не убивают. Скорее больше платят.
— Тогда двоюродный брат убитой — Альфред Вашко.
— Ни мотивов, ни доказательств.
— Может, кто-нибудь еще, скажем тот, кто забрал из стола Ладыня записки этого инженера... как же его звали... Бильского.
— Взять записки мог и Окольский. Послушай, Кортель, многовато в этих рассуждениях странных стечений обстоятельств. Не достаточно ли того, что приходят грабители, а за ними — Пущак. А ты еще предполагаешь, что кто-то побывал перед грабителями...
— А как объяснить результат экспертизы? Удар нанес убийца, стоящий у стола; Казимира Вашко лежала между столом и дверью...
— Знаю, — сказал майор, — это твой самый серьезный аргумент. Однако это вовсе не значит, что убийца был уже в кабинете, когда вошла девушка. Можно представить себе другую ситуацию: грабители вырезают форточку и проникают в зал. Напуганная девушка бежит наверх. Она видит, как они очищают первый этаж. Парализованная страхом, неспособная что-либо предпринять, она сжалась в комок в темном коридоре наверху... Слышит шаги по лестнице. Бежит в кабинет, вспоминает о балконе, но не в силах даже раздвинуть портьеру. В это время появляется Окольский, встает у стола. Тогда она меняет намерение, хочет убежать через коридор, и тут он ее убивает... Все это длится несколько секунд...
— Правдоподобно, — замечает Кортель, — но тогда как объяснить, почему в кабинете горел свет? И Циклон и Желтый Тадек утверждают единодушно, что сначала увидели лампу на столе.
— Ее мог включить Окольский. Вошел, зажег и только тогда увидел девушку, стоящую посреди комнаты...
— А если оспорить показания Циклона и Тадека? Можно представить, что один из них был первым наверху, потом оба решили свалить всю вину на Окольского.