В комнате Бертрана все было как обычно, если не считать разобранной кровати. Именно это удивило Венсана, потому что Бертран был очень аккуратен и никогда не уходил, не убрав постель. Венсан обратил на это внимание комиссара.
— Это может означать, что он очень торопился.
— Насколько мне известно, со стройки за ним никто не приходил. Да и потом меня бы тоже предупредили, что есть срочная работа.
Жардэ отметил про себя, что комната убитого похожа на все другие холостяцкие жилища, какие ему доводилось видеть. Комната, обитатель которой больше времени проводит вне дома, а сюда является лишь ночевать. Будничная и безликая комната с транзистором и стопкой книг на полке. Одежда, развешанная на плечиках за толстой парусиновой занавеской, белье в деревянной тумбочке, письма, которые комиссар быстро пробежал глазами.
— Письма от его дяди, — подсказал Венсан, — парализованный старик, живет в Монпелье, откуда Бертран родом.
Он испытал резкий прилив боли при мысли о том, как старик встретит страшное известие.
Жардэ молча вложил каждое письмо в свой конверт. Если он и ожидал что-нибудь найти в этой комнате, что могло бы получше охарактеризовать ее обитателя, то ему пришлось разочароваться. Он даже не задержался у стоявшей на камине фотографии молоденькой светловолосой девушки с четко очерченным, улыбчивым ртом.
— Сестра Бертрана, — сказал Венсан. — Погибла несколько лет назад в автомобильной аварии, может, помните, автобус в горах, полный детей… — Комиссар кивнул: «Конечно».
Здесь делать было больше нечего, и он сказал Венсану, что заедет за ним вечером, по дороге на праздник в Кро.
— В любом случае вам надо будет зайти завтра в комиссариат на улице Галлиени оставить ваши показания.
Часам к пяти вечера принесли заключение судмедэкспертизы. Смерть инженера наступила в результате разрыва затылочного позвонка от удара тупым орудием. На коже затылка остался кровоподтек. Желудок жертвы был пуст, ни воды в легких, ни алкоголя в крови не обнаружено. Смерть наступила между семью и восемью часами утра.
Озадаченный Жардэ бросил листки на стол. С самого начала в этом деле ничего не было ясно, хотя все было налицо. Он опасался в очередной раз заняться банальным расследованием, которое никуда не приведет. Тревожило больше всего то, что имевшиеся зацепки казались незначительными. Стоило ли направить расследование по линии этой непонятной девушки, как подсказывал Венсан Лардье, или же вся история с ней — выдумка чистой воды, родившаяся в голове фантазера и пижона, который любит похвастаться своими «блестящими победами»? Но при чем-тогда здесь плащ и записка, найденная в кармане?
Ровно в девять вечера Венсан уже ждал комиссара на краю дороги, ведущей в Кро. Хотя это и было против правил, тот рассказал ему о результатах вскрытия.
— Меня грызет одна мысль, — признался Венсан. — Зачем было бросать тело в ручей глубиной в полметра, когда чуть дальше есть глубокие воронки?
— Я думал над этим и не вижу иного ответа: тому, кто хотел избавиться от тела Бертрана, помешали. Его бросили на полдороге — задуманная инсценировка не получилась.
В Кро их ждало разочарование. Праздник закончился, площадь опустела, ярмарочных балаганчиков и карусели не было. Несколько игроков в петанк[22] заканчивали партию. Никакой девушки они не встретили ни в десять вечера, ни позже. В полночь они решили вернуться в Йер.
Растянувшись на диване, заложа руки за голову, Рафаэль — сын комиссара Жардэ, следил по телевизору за перипетиями конкурса «Цифры и буквы». Увидев отца, он поднялся:
— Они ни на что не годятся, эти типы! — сообщил он.
— А ты бы взял да и вызвался поучаствовать…
— Да ну, там говорят, кандидатов маринуют по два-три года, а то и больше. А у меня, ты знаешь, терпение…
Высокий, стройный, с лохматой светлой головой, Рафаэль в 19 лет унаследовал от матери, умершей десять лет назад, тонкие черты лица, а мощную фактуру — от отца, который не стал вторично жениться, чтобы не навязывать мачехи этому ранимому, непокладистому и исключительному, как все считали, мальчику.
Рафаэль был признателен отцу, но ни за что на свете не захотел бы сознаться в этом. Его равномерно развитая благодаря теннису мускулатура излучала спокойную силу. Свою целомудренную привязанность к отцу он тщательно прикрывал панибратским обращением с ним.
— Обедать будем дома? — спросил он. — Я открыл банку кассуле[23] и купил фруктовый кефир. А заодно и бутылочку белого эльзасского. Охлаждается.
— По какому случаю?
— Просто так. Для удовольствия. А потом я намерен смотреть по второй программе фильм Кокто.[24] Идет?
22
Популярная на юге Франции игра, смысл которой состоит в том, чтобы метко бросить металлические шары (були) к установленному кону.