— Это английские книги мужа, — пояснила Маргит. — Почти все без исключения — детективы. Когда Шандор начал заниматься английским, то сказал, что хотел бы научиться разговорному языку. Мне, правда, хотелось, чтобы он читал серьезные вещи… Но и это мое пожелание в отношении Шандора окончилось так же, как и все другие. Его как-то больше интересовал легкий жанр. Во всем.
Тоот улыбнулся.
— И давно он начал заниматься английским?
— Примерно пять лет. Когда он только начал заниматься, я попробовала уговорить его изучать немецкий, так как его он смог бы использовать на работе, но он не послушал меня. Сказал, что в той степени, в какой немецкий может понадобиться ему на работе, он его знает.
— А ради чего он стал изучать английский?
— Видите ли, Шандор принадлежит к тому типу людей, которые ни к чему не испытывают подлинной страсти. Случаются лишь какие-то привязанности, которые на более или менее долгий срок овладевают ими. Сначала у него возникло непреодолимое желание лазать по горам, заниматься туризмом, потом пришли шахматы. На смену им пришла охота. А этим летом, когда мы вместе были по путевке на Балатоне, он решил заняться парусным спортом. Даже купил пособие…
Тоот оглядел стены. Они были пусты. Только в одном углу выделялось на обоях светлое пятно.
— А что за картина тут висела?
Варгане закусила губу.
— Это не картина, а плакат. Любимый плакат моего мужа. Я сняла его, потому что мне он не нравился.
— Мог бы я взглянуть на него?
Женщина вышла и через минуту вернулась с бумажным рулоном. Тоот расправил его. Это был снимок с воздуха: зеленые холмы с пальмами, ослепительно сверкающие под лучами солнца белые дома, а вдали — синий, как чернила, океан. И короткая надпись: Малибу.
— Это где-то в Калифорнии. Когда у мужа было плохое настроение, он всегда смотрел на этот плакат. Он мог развлечь его гораздо лучше, чем я или дети. — Маргит снова улыбнулась. — Странно, что прочно стоящий на родной земле человек испытывал ностальгию по чужбине.
— Думаете, он душой стремился туда?
— Он любил солнце. Говорил даже, что летом живет вдвойне. Но не думаю, чтобы он туда стремился. Зачем бы ему тогда исчезать? У него есть заграничный паспорт, и он в любой момент мог уехать в Австрию, а оттуда — куда только захочешь.
— Да, это действительно странно. — Поколебавшись немного, Тоот спросил: — А скажите, Маргит, почему вы не выбросили этот плакат?
На лице Варгане появилось насмешливое выражение.
— Потому что, если мой муж все же объявится, это будет ему неприятно. А потом, если бы я выбросила этот плакат, это означало бы, что я з н а ю, что он не вернется. Не правда ли?
— Но тот факт, что вы сохранили его, может быть и свидетельством вашей хитрости. Как вы смотрите на такой оборот дела?
— Ну а вы что думаете обо мне?
Тоот рассмеялся.
— Ничего. И могу еще сказать, что я пока ничего не знаю. — Капитан направился к выходу. — Благодарю вас за терпение.
Маргит снова протянула ему руку.
— Я не задерживаю вас, потому что скоро пойду за детьми. Надеюсь, мы еще встретимся.
— Вполне возможно. Во всяком случае, если вам что-то придет в голову, оставьте мне записочку в мереслекской гостинице. Я там живу.
— Договорились. Моя школа буквально метрах в двухстах от нее.
Тоот стал спускаться по лестнице, когда Варгане вдогонку спросила:
— А вы не хотите заглянуть к Беле Надю? Сегодня он еще здесь. Я встретила его утром.
Поколебавшись немного, Тоот решил последовать ее совету.
Ворота были открыты, капитан вошел во двор и постучал в дверь дома. Она была не заперта, Тоот толкнул ее и оказался в маленькой передней, из которой вели две двери. Он наугад вошел в одну из них — она привела в кухню с выбеленными стенами и каменным полом. Кухня была пуста, на столе лежала груда вымытой посуды. Из кухни дверь вела в комнату. Тоот вошел и увидел, что перед телевизором, на экране которого подобно резиновым мячикам прыгали две маленькие фигурки, отчаянно колотя друг друга, сидели двое мужчин. Оба сразу повернулись в сторону вошедшего. Одним из них был Бела Надь. Второго Тоот никогда не видел.
— Приветствую вас, — поздоровался Надь. — Присаживайтесь. — Потом показал рукой на второго мужчину, проговорил: — А это… — он запнулся, как бы подыскивая слова, — это… мой друг Ласло фон Сабо.