— Хотелось бы знать, Мануэль, — сказал Мансилья, прикрыв глаза, — как вы догадались, что убийство совершил этот олух Доминго Паскуаль?
— К этому выводу я пришел постепенно, Мансилья.
— Но как?
Дон Лотарио посмотрел на своего друга с нежной восторженностью.
— Меня насторожил тот интерес, который Доминго Паскуаль начал проявлять к этому делу. Зачем-то стал рассказывать нам то одно, то другое, и никогда раньше он не шаркал ногами. Как, впрочем, никогда не вмешивался в дела, которые мы расследовали у нас в городе.
— Прошу прощения, Мануэль, но что странного углядели вы в том, что он шаркает ногами?
— Мне почему-то показалось, что он начинал шаркать ногами, когда нервничал.
— Если я расскажу в Управлении безопасности в Алькасаре, что Плиний заподозрил Доминго Паскуаля в убийстве потому, что тот шаркал ногами, они все рты разинут от изумления и потребуют у начальства дать Мануэлю еще одну медаль за полицейские заслуги.
— Не надо преувеличивать моих заслуг, Мансилья... Я действительно заподозрил Доминго, но не в убийстве, а в том, что он знает гораздо больше, чем говорит. Особенно когда его сестра сказала мне, что не видела в ту ночь дона Антонио и Гомеса Гарсию. А когда она добавила, что, наверное, он сам их видел, так как поздно ложится спать и шпионит за всеми из окон своего дома и с балкона... я понял, что он врет, и решил серьезно поговорить с ним. Ну а после того, как Доминго пустился наутек, увидев меня с учительницей, а та рассказала, что он влюблен в нее, тут уж все стало ясно.
— От кого же он бежал, если в конце концов сам сдался?
— Не знаю. Возможно, его мучила совесть, и он боялся встречи с Сарой.
— Он сразу вам во всем признался?
— Да, как только уселся на тот самый стул, на котором сидите вы, Мансилья, и немного отдышался... Он сказал, что открыл решетку «люка», но доктора в подвал не толкал. Просто заранее разбил лампочку на фонаре перед винным заводом и, зная, что доктор возвращается от Сары всегда одной и той же дорогой, две последние ночи, когда тот приходил к ней, открывал «люк», а потом бегал смотреть, провалился в него доктор или нет. Но каждый раз терпел неудачу. Вероятно, Антонио шел по краю тротуара или по другой стороне улицы. И только на третий раз, ночью, в среду, пятнадцатого октября, добился своего.
— Но ведь Антонио в ту ночь тоже ушел от Сары пешком.
— Да, конечно. Но в ту ночь, судя по его словам, он не стал открывать «люк», когда доктор уходил от Сары, а открыл его, когда увидел, как тот приехал вместе с Гомесом Гарсией... Потом Доминго, как всегда, пошел посмотреть, свалился ли доктор в подвал, и, обнаружив, что свалился, закрыл «люк» решеткой.
— А как он объясняет, за что убил дона Антонио?
— Об этом он ничего не говорит. Когда я спросил, правда ли, что он влюблен в Сару, он словно в рот воды набрал. И как я ни старался, не смог выудить у него ни слова... Он преспокойненько рассказывал о том, как три ночи открывал «люк», а об этом — молчок.
— Ну и ну! А я был убежден, что доктора убил Гомес Гарсиа.
— Гомес Гарсиа был только косвенным виновником... Вот так-то. Теперь, как только судья отдаст распоряжение, можете увозить Доминго Паскуаля в Алькасар... Мне искренне жаль, Мансилья, что именно я, на которого наложена санкция, раскрыл это преступление.
— Иначе и быть не могло! — вырвалось у дона Лотарио.
— Зря вы так говорите, дон Лотарио.
— Ничего не зря, Мануэль. Дон Лотарио совершенно прав, иначе и быть не могло. Вы — лучший детектив Испании, настоящий мастер своего дела. И для меня большая честь работать вместе с вами.
Доминго Паскуаля усадили в полицейскую машину, и Мансилья повез его в Алькасар, а дон Лотарио и Мануэль остались стоять у дверей аюнтамиенто в слабых лучах ноябрьского солнца.
— Сегодня опять воскресенье, дон Лотарио.
— Теперь все дни до следующего происшествия будут для нас воскресными. Мы будем неторопливо прогуливаться со скучающими, глупыми лицами, видеть и слышать то, что видим и слышим изо дня в день всю свою жизнь. И даже умные речи губернатора нисколько нас не развлекут.
— Будем надеяться, что Франко скоро умрет и тогда оживет жизнь в нашей стране.
— Возможно, в Мадриде и в других крупных городах она и оживет, но здесь, у нас, ничто не изменится, вот увидите.
— Ладно, Мануэль, сегодня по случаю твоего успеха я плачу за пиво, холодные закуски, жареные кальмары и анчоусы в уксусе.
— Что ж, идет!
— Бедный Мансилья, ты его здорово огорошил такой неожиданной развязкой... да, признаться, и меня тоже. Интуиция тебя не подвела.