— И после этого Комбрэ снова поехал прокатиться на машине?
— Не думаю. Не помню. Нам с мужем было не до того, скорее бы обсохнуть. Вот я все болтаюболтаю, а сама думаю, вамто какой интерес это слушать.
— Большой. Жаль только, вы не сказали мне об этом в день смерти Комбрэ. Был бы выигрыш во времени.
Жардэ произнес это мягко, в форме дружеского упрека, и она смутилась, зарделась, отреагировав в итоге гораздо острее, чем если бы ее сухо отчитали, как это, по ее представлениям, принято в полиции.
— Нас словно парализовало. Надеюсь, вы мне верите, когда я говорю, что все эти подробности всплыли в моей памяти позже. Мы ничего не собирались утаивать. И в доказательство я пришла сама рассказать обо всем. И потом, вы ведь знаете, мы принадлежим к кругу людей, для которых слова «свидетель», «полиция» означают массу осложнений. Меньше говоришь — меньше хлопот!
Она быстро поднесла ладонь ко рту в знак того, что невольно сболтнула глупость. Жардэ улыбнулся и продолжил:
— На следующий день был праздник 14 июля, если не ошибаюсь?
— Да, это было четырнадцатого. Гроза ничуть не убавила жару. Я еще сказала мужу: «До пяти небось никого не будет!» Но карусель брали штурмом с самого утра. Мой муж и Жюльен прямо сбились с ног!
— А вечером девушка снова пришла?
— Нет.
— Вы в этом уверены?
— Совершенно уверена. Я еще сказала мужу: «Парень, который ее провожал, снова пришел и, похоже, ждет когото, конечно же, ее». Потом он ушел.
— А как вел себя Жюльен в этот момент?
— Не уверена, заметил ли он происходящее, потому что собирал жетоны, и муж даже был вынужден помочь ему.
— На следующий день вы перебрались в Лунапарк, так?
— Да.
У Жардэ было странное чувство, будто он медленно продвигается, хотя и в темноте, и узнает то, о чем уже догадывался. Все, что рассказывала ему мадам Сенешаль, напоминало что-то вроде электронных рисунков, которые недавно ввели на телевидении — цветные квадратики мельтешат, вроде калейдоскопа, но, соединяясь, в конце концов образуют нужное изображение.
— И еще хочу добавить, — спохватилась мадам Сенешаль. — Скорее впечатление, чем уверенность: в Йере Жюльен виделся с людьми, которых, кажется, хорошо знал. M поддерживал с ними не такие отношения, как со случайными встречными, например с ярмарочными.
— Что заставляет вас так думать?
— Так, отрывочные признания… вообще-то Жюльен был не из разговорчивых.
— То есть?
— Однажды ему предстояли крупные расходы по машине… починить чего-то… Я знала, что денег у него не много. Но он заявил мне, сияя: «Не беспокойтесь!» Спустя два дня машина была исправлена, хотя аванса он у меня не попросил.
— На похороны приехала его мать.
Жардэ краешком глаз внимательно следил за мадам Сенешаль и не был удивлен ее реакцией:
— Его мать? Признаться, он никогда о ней не говорил. Наверное, порвал с ней всякие отношения?
— Именно так. Достигнув совершеннолетия, покинул родной дом, где они вместе жили. А на деньги, оставшиеся в наследство от отца, купил себе подержанную машину.
Жардэ ожидал вопросов, но их не последовало. Мадам Сенешаль лишь спросила задрожавшим вдруг голосом:
— Когда хоронят Жюльена?
— Не знаю. Похоронами занимается его мать. Я предупрежу вас, как-только нас известят.
Вставая, она немного поколебалась, прежде чем пробормотать:
— Не говорите мужу о моем визите, ладно? Все равно он скажет, что я болтунья и заставила вас напрасно терять ваше драгоценное время.
Солнце нещадно палило, несмотря на ранний час, когда комиссар Жардэ прибыл на кладбище в Йере, где должны были хоронить Жюльена. Больше наблюдатель, чем участник, он не захотел смешиваться с теми, кто явился сюда, чтобы проводить несчастного пария в последний путь. Комиссар отметил про себя, что народу собралось негусто.
— Почти никого нет, — тихо сообщил он, обращаясь к Бакконье, которого, сам не зная зачем, попросил сопровождать его.
Кроме мадам Комбрэ, уже без косметики, одетой в то же самое платье, что и накануне, а волосы покрыты черной креповой косынкой, и, кроме мадам Сенешаль, за простым гробом шло не более полутора десятка людей, весьма безразличной наружности, переговаривавшихся промеж собой и вытиравших потные лбы.
— Знаете, — сказала ему чуть позже мадам Сенешаль, — не надо думать, что люди с каруселей не любили Жюльена. Просто вчера все поздно легли спать, а похороны так рано…