Хшановский умолк, несколько удивленный и своей отвагой, и продолжительностью собственной речи. В комнате воцарилась тишина. Нарушил ее начальник отделения.
— Извините меня, сержант, — произнес он.
— За что, пан майор?
— В раздражении я сказал, что вы говорите глупости, и высмеял ваш метод. Но вы доказали, что он не так уж глуп. После всего, что вы сказали, у меня не остается сомнения, что черненький и впрямь женщина. Такое открытие может навести нас на верный след.
— Сержант уже давно об этом догадывался, — вмешался Левандовский. — Однажды он намекнул мне на это, но в подробности вдаваться не стал.
— Но не потому, что я хотел что-то утаить от поручика. Просто я еще не был уверен. Лишь узнав из показаний ксендза и его родных об эпизоде с кулоном, я окончательно утвердился в своих предположениях. У поручика тоже были такие подозрения. Он что-то такое мне говорил.
— Неправда, — искренне возразил молодой офицер. — Ни о чем таком я не догадывался. Сержант самостоятельно пришел к такому выводу.
— Отсюда следует, — настроение майора заметно улучшилось, — что все мы должны учиться у сержанта Хшановского.
— Пан майор шутит.
— Вовсе нет. Вижу, что вы не теряете времени даром. Продолжайте и дальше применять свой метод. Но скажите, что вы собираетесь выяснить прежде всего?
— Самое важное, по-моему, найти источник информации, которым пользуются бандиты. Каким образом они узнают о том, что происходит в Цеханове и его окрестностях?
— До сих пор мы исходили из того, — подал голос Левандовский, — что оба преступника — мужчины. Теперь же, когда мы уверены, что один из них женщина, всеведение бандитов легче объяснить. Просто эта черненькая работает на почте или на сахарном заводе.
— Вы так считаете? — усомнился майор. — А мне кажется, что, работая на сахарном заводе, она вряд ли могла выведать, когда объединение табаководов будет расплачиваться с поставщиками сырья. Если же она работник почты, откуда ей знать, что ксендзу Лангу выплатили двадцать три тысячи злотых из кассы сахарного завода? А кроме того, каким образом она могла печатать на моей машинке и точно знать, кто ведет следствие по делу «человека со шрамом»? Такую информацию не получишь ни на сахарном заводе, ни на почте. А у табаководов особенно.
— И тем не менее, — присовокупил Хшановский, — бандиты имели обо всем самые точные сведения и, несомненно, получали их из первых рук. Выяснив эту проблему, мы распутаем и все остальное. И тогда поимка преступников будет только вопросом времени.
— Что еще вас смущает, сержант?
— Почему высокий всегда прибывает на операцию с непокрытой головой? Почему в Цеханове никто ни разу не обратил на него внимания, несмотря на весьма характерную внешность?
— Ответить на оба ваших вопроса — значит разгадать загадку.
— Мы с поручиком обязательно ее разгадаем. Собственно, не столько разгадаем, сколько найдем решение, читая дела. Я убежден, что в них должны быть какие-то очень важные для разоблачения бандитов подробности. Просто пока они еще ускользают от нашего внимания.
— Не буду с вами спорить. Вы сейчас доказали, что были правы, хотя бы отчасти. Но я наконец хотел бы завершить это дело. И желательно до весны, до того, как банда возобновит свою деятельность.
— К весне будет сделано, пан майор, — заверил старший сержант. — И даже раньше.
— Тем же методом? — усмехнулся начальник.
— Тем же, — ответил ему поручик в его же тоне.
Глава 8. Встреча в «Ягеллонке»
Шли дни, миновали недели. Опасный бандит, пресловутый «человек со шрамом» не подавал признаков жизни. Налеты прекратились, как это, впрочем, и предсказывал старший сержант Хшановский. Но и расследование не продвигалось вперед ни на шаг. Начальник цехановской милиции снова нервничал.
— Вы столько говорили, сержант, о своем методе. Но не проходит и недели, чтобы меня не вызывали по этому делу в Варшаву отдуваться за вас в воеводском управлении. Над нами там смеются, спрашивают, сколько еще фотографов прислать.
Майор прекрасно отдавал себе отчет в том, что его упреки не совсем справедливы. Оба следователя сделали все возможное. Хшановский, оставаясь руководителем милицейского поста в Домброве Закостельной, каждый день приезжал в Цеханов. С упорством, достойным восхищения, старший сержант штудировал пухлые папки дел. Он по-прежнему твердил, что только таким путем удастся обнаружить бандитов.
— Признаюсь, пан майор, — отвечал он на упреки начальника, — я еще не напал на след, но в этих делах след обязательно остается. Даю голову на отсечение. Так бывает с пропавшей вещью: пятьдесят раз проходишь мимо и не видишь ее, а в пятьдесят первый нагнешься и поднимешь. Будьте уверены: к весне мы его найдем.
Начальник милиции этой уверенности не разделял, но что было делать? Сменить следователей? Майор хорошо понимал, что это не изменит положения. Эти двое все-таки добились каких-то результатов и проявили инициативу, тогда как их предшественники думали только, как бы избавиться от «проклятого дела»…
Однажды старший сержант Хшановский вошел в кафе «Ягеллонка». Как всегда, в это время дня в кафе было многолюдно. Преобладала молодежь. Однако возле стены нашелся свободный столик. Ожидая кофе, сержант размышлял о том, что одно такое кафе для растущего, строящегося города — капля в море…
— Пан Хшановский, можно подсесть к вам?
Сержант даже не заметил, как к его столику подошла красивая, элегантно одетая женщина. Он где-то встречал ее, но где и когда?
— Я вижу, вы меня не узнаете, сержант, — женщина была явно довольна смущением Хшановского. — Нехорошо забывать старых знакомых. Я Потапович, Малгожата Потапович.
Хшановский сорвался с места и расцеловал ручки прелестной пани. Теперь, когда она назвала фамилию, он тотчас все вспомнил. Ее муж, Эдвард Потапович, был работником уездного народного Совета и не раз по делам службы приезжал в Домброву Закостельную. Несколько лет тому назад Потапович вместе с женой попал в автомобильную катастрофу. Потаповича с тяжелыми увечьями доставили в больницу, где он много недель боролся со смертью. Однако кое-как оправился. О жене говорили, что она дешево отделалась, только лицо пострадало. Когда Хшановский позднее встретил ее в Цеханове, он был поражен тем, как она была изуродована — все лицо сплошь в синевато-багровых шрамах. Теперь же перед ним стояла изящная женщина, на хорошеньком личике не осталось никаких следов перенесенной аварии. Ничего удивительного, что он ее не узнал.
— Прошу вас, пани Малгося, прошу, — сержант придвинул стул. Он был обрадован встречей со старой знакомой и особенно рад был убедиться, что былая красота вернулась к этой женщине. — Мы так давно не виделись с вами. Лет пять, наверное. Я вас сразу и не узнал. Сидел задумавшись.
— Вы, наверное, знаете, что мы теперь не в Цеханове живем. Мужа перевели в Люблин. Впрочем, ничего удивительного, что вы меня не узнали. Я тогда была такая уродина. Все лицо в ссадинах и шрамах. Мне иной раз хотелось наложить на себя руки.
— О чем вы говорите! Все ведь зажило, ни малейшего следа.
Молодая женщина зарумянилась, явно польщенная.
— Следы-то остались, пан Станислав. Остались. Особенно на щеке. Присмотритесь внимательней.
Потапович повернула голову в профиль. Пальцем коснулась щеки.