Он увидел только два знакомых лица. За столиком в углу Олуэн Пайпер сидела с толстым мужчиной, которого Генри узнал по телевизионным передачам: популярный писатель-романист. Они о чем-то оживленно спорили.
Ровно без четверти час вошел Годфри Горинг. Кивнув Генри и не обратив внимания на Олуэн, он сел за свой обычный столик и погрузился в чтение «Файненшиал тайме». Спустя минут пятнадцать Генри услышал знакомые голоса. Говорившие были скрыты от него, а он от них бархатной занавеской и апельсиновым деревцем в кадке. Хрипловатый голос с заметным акцентом, без сомнения, принадлежал Горасу Барри, а высокий, чуть писклявый — Николасу Найту. Вероятно, они вошли не через главную дверь, с которой не спускал глаз Генри. Он вспомнил маленькую лестницу, ведущую вниз из ателье Найта. Наверное, решил он, оттуда можно пройти прямо в ресторан.
Голос Барри звучал взволнованно:
— Я с вами всегда откровенный. Нет, не так? — Волнение заставило его забыть о правилах грамматики. — А почему вы не есть так откровенны со мной? Может, я мало плачу?..
— Да я понятия не имею, о чем вы? Ни малейшего! — с раздражением отпирался Найт. — Вы наслушались сплетен от этих мерзавцев из «Стиля». Даже Годфри и тот намекал… Не думайте, что я не понял…
— Не сплетни, нет! — решительно отрезал Барри. — Я держу открытые глаза и уши, вот и все.
Разговор был прерван появлением официанта, который подошел принять заказ. Но, едва он повернулся к ним спиной, Найт снова стал возбужденно выкрикивать:
— Кто вам сказал это? Кто вам так гнусно наврал? Как будто мало мне того, что выставка на той неделе, а половины тканей еще нет, и повсюду шныряет полиция… С ума можно сойти.
— Мне никто ничего не говорил, нет, — ответил Барри. — Мне вот что говорит!
Последовал хлопок, будто по столу в сердцах шлепнули газетой.
— Но это американская, — уже спокойнее заметил Найт. — К Лондону это не имеет отношения.
— Да вы послушайте, — Барри откашлялся и стал читать:
— «Не грабят ли парижских модельеров? Вот вопрос, который возникает из-за настойчивых слухов о том, что некоторые торговцы одеждой воспроизводят подозрительно точные копии парижских моделей, не покупая «toile». И главное, до того дня, с которого официально разрешается публикация фотографий».
Барри перестал читать. Наступило молчание. Потом Найт крикнул:
— Ну и что вас беспокоит?
— Не так громко, — предупредил Барри. — Я вам одно скажу: скандалов я не потерплю! Я нанимаю вас, я ставлю на ярлык ваше имя, значит, ваша репутация — в то же время и репутация фирмы «Барри-мода». Я вас не обвиняю. Я только говорю — больше никаких скандалов, никаких слухов или…
В этот момент Генри заметил, что к нему направляется Вероника в сопровождении свиты сияющих официантов. Они всегда бросались к ней толпой, стоило ей появиться в любом кафе или ресторане.
Вероника весело помахала ему рукой и крикнула:
— Здравствуйте, дядя Генри! Извините, что опоздала. Зато я для вас кое-что разузнала.
Годфри Горинг оторвался от газеты и с непроницаемым выражением лица внимательно посмотрел на Генри и Веронику. Олуэн Пайпер была менее сдержанна. Она внезапно замолчала и, обернувшись, с нескрываемым любопытством оглядела Веронику.
Не замечая произведенной ею сенсации, Вероника хлопнулась на стул и звонко объявила:
— Есть хочу, умираю! Он меня замучил, этот ненормальный, я на ногах не стою! — Не обращая внимания на предостерегающие знаки, которые делал ей Генри, она намазала хлеб маслом, откусила большой кусок и продолжала:
— Там у него в ателье что-то неладно, дядя Генри, попомните мои слова. В чем дело, я пока не знаю, но скоро выясню!
— Вероника, ради бога, замолчи! Найт сидит как раз сзади тебя.
— Да ну? Сам Николас Найт? А где он? — Вероника и не подумала понизить голос. Генри оставалось лишь подивиться непоследовательности матери-природы, объединившей в Веронике удивительную красоту с явной умственной неполноценностью.
— Заказывай еду и помолчи, — пробормотал он. — Поговорим позже, у меня в кабинете. Вероника улыбнулась.
— Ну что ж. Я все равно не собиралась ничего вам сегодня рассказывать. Я пока еще ничего не проверила. Но вот на той неделе я…
— Вероника! — строго прикрикнул Генри.
Она взяла напечатанное на большом листке меню и, спрятавшись за ним, заговорщицки подмигнула дяде. Но тут, к счастью, подошел официант, и разговор оборвался.
Генри приуныл, когда услышал, что Вероника «может обойтись» порцией лососины и ликерным суфле. Самому ему пришлось ограничиться холодным цыпленком. Решительно отмахнувшись от карточки вин и отказавшись от кофе, он сумел все же избежать позора и даже покинул ресторан с какой-то мелочью в кармане.
Вернувшись в свой укромный кабинетик. Генри высказал племяннице все, что он о ней думал. Он растолковал ей, как опасно ввязываться в такие дела, да еще кричать о них во всеуслышание, и к каким печальным последствиям может ее привести столь безрассудное поведение. Затем он решительно потребовал, чтобы Вероника прекратила свои розыски, и запретил ей выступать в показе моделей Николаса Найта.
Вероника выслушала его нотации с покаянным видом, опустив глаза. Когда Генри замолчал, она охотно согласилась исполнять все его требования, за исключением одного: не выступать на выставке Найта.
— Все платья подогнаны к моей фигуре, — объяснила она. — Сейчас поздно отказываться. Я подведу Найта. У нас так не принято.
Никакие доводы не могли ее поколебать. Генри решил не настаивать и стал расспрашивать, о Париже и о чемодане Рэчел Филд.
— Не трогала я ее паршивого чемодана, — возмутилась Вероника. — Пусть не врет!
— Она и не говорит, что ты трогала, она говорит — могла тронуть.
— Мало ли что я могла!
— Послушай, Роняй, я тебя ни в чем не обвиняю. Я знаю, что бы ты ни натворила, намерения у тебя были самые невинные. Но если кто-то просил тебя что-то положить в чемодан мисс Филд, ты должна мне об этом сказать. Обещаю, у тебя не будет неприятностей.
— Да говорю вам, я и близко не подходила к этому несчастному чемодану. Когда она укладывалась, я и правда была у нее в номере. У нее все так красиво завернуто, так аккуратненько уложено, как в аптеке. Мне и в голову не приходило что-то трогать.
— И когда ты там была, кто-то вызвал ее из комнаты, верно?
— Да. Тереза постучала в дверь и попросила мисс Филд зайти к ней в номер что-то проверить. Ее минут десять не было.
— И все эти десять минут ты просидела в ее номере?
— Да.
— И никто туда не заходил?
— Ни души.
— Ну что ж, — заключил Генри, — похоже, кто-то зря обыскивал ее чемодан. Если ты, конечно, ничего от меня не скрыла.
Глаза Вероники стали еще огромнее. С чувством оскорбленного достоинства она ответила:
— Нет, дядя Генри, я рассказала вам все.
— Надеюсь. Ты зайдешь к нам вечером?
— Не могу. Мы с Дональдом идем в кино.
Генри ничего не сказал. Не мог же он запретить ей пойти в кино с молодым человеком, подозревать которого у него не было ни малейших оснований, если не считать некоторой неуверенности, что его показания вполне правдивы. В конце концов он сказал:
— Не говори ни с кем об этом деле, Ронни! Даже с Дональдом. А главное, не хвастайся ему, что тебе якобы удалось что-то разузнать. Между прочим, что за чепуху ты плела за завтраком?
— Да так, ничего. — Опять ее невинный вид показался ему притворным. — Наверное, и вправду чепуха. И потом, ведь вы велели мне не вмешиваться…
— Но если ты что-то узнала, ты должна мне сказать.
— Да, нет.., пустяки.
Генри не знал, как ему быть. Как дядя Вероники, он хотел, чтобы она держалась как можно дальше от этих дел. Но, как полицейский, он понимал: иметь такую помощницу — необыкновенная удача, она может для него разузнать очень важные подробности. И он сказал: