— Я не могу подтвердить смерти пана Кропивницкого, — сказала она медленно. — Я при этом не присутствовала. Вы все время обращаетесь не по адресу. Ищите людей, которые тогда спаслись от гестапо, может быть, они знают что-нибудь о дедушке. У вас есть какие-нибудь письма от Донэров? — спросила она совершенно неожиданно для мужчины. Какое-то мгновение казалось, что он был ошеломлен этим вопросом. Но тут же разыграл удивление. И, надо сказать, очень естественно.
— При себе нет. Я не предполагал, что вас могут заинтересовать письма незнакомых людей.
— Что же в этом удивительного? Вы требуете у меня информацию от имени каких-то людей, которых я не знаю. Я даже не знаю, существуют ли они, — заметила она сухо. — Вы прихо́дите уже второй раз спустя столько лет. Знаете, где я живу, что делаю, а я ведь о вас ничего не знаю.
— Показать удостоверение личности? — спросил он с иронией и полез в карман. Но документ не вынимал, ждал подтверждения. Подтверждения не последовало.
— Узнать чей-либо адрес совсем не трудно. Для этого надо только обратиться в Бюро регистрации населения.
«Однако в моем случае это было трудно, — подумала она. — Лжет. Я выехала из Люблина не выписываясь. Мне стоило большого труда внушить людям, что последним моим местом пребывания был монастырь. И это удалось только в обстановке послевоенных трудностей, общей усталости и желания поскорее покончить с запутанным прошлым. Он должен был изрядно поработать, только делает вид, что хочет показать мне удостоверение. Но в чем смысл его игры? Я могу еще раз вернуться к вопросу об удостоверении, узнаю его фамилию и местожительство. Этого им будет достаточно. Но этим я могу его спугнуть. И ничего не узнаю из того, что мне надо. Тогда в Люблине буркнул мне какую-то фамилию, я не обратила внимания. Я была насмерть перепуганной пташкой. Ничего не спрашивала, только хотела, чтобы он поскорее ушел. Я долго после этого не могла восстановить нужное для нормальной жизни равновесие. Почти до самой свадьбы. Это Анджей вылечил меня от всяких страхов. Дети. Сегодня он мне уже не представился. Считает, что сделал это тогда, в Люблине. Как будто ничего не случилось. А впрочем, это неважно. Можно иметь всякие документы. Любые, какие потребуются».
— К сожалению, — произнесла она тоном, означающим конец разговора, — у меня нет больше времени. Меня ждут больные. Я вам больше не нужна, коль скоро ничем не могу помочь в миссии, вновь возложенной на вас семьей Донэров.
— Минутку, — знакомые глаза опасно заблестели. — Одну минутку. Слишком много грязных дел скрывается за арестом пана Кропивницкого, чтобы я мог уйти ни с чем.
Ее охватило легкое возбуждение, граничащее с тревогой, но она не хотела и не могла выйти из игры, которую начала. На фоне прошлого четко вырисовывалась фигура человека, которого она любила больше всех на свете, как может любить только маленький ребенок. Жизнь послала дедушке жестокое испытание, так же как и ей. Он умер ужасной смертью. И это в широком смысле определило всю ее дальнейшую жизнь. Ей нечего было больше бояться. Ее тайна уже находилась в руках правосудия. Перестала быть тайной. Ее будущему ничто не угрожало, за прошлое, за тот страшный случай ее уже никто не мог судить, ни один человек, ни этот, ни кто-нибудь другой.
— Не хотите ли вы сказать, что я имею что-то общее с трагедией дедушки? Почему? На каком основании? Дедушку убило гестапо, — два последних слова она произнесла с нажимом, внимательно глядя в глаза мужчине.
— Я ничего не хочу сказать, я искал, — произнес он с трупом. — Вы тогда там были... может быть, вы что-нибудь видели.
Мужчина был близок к обмороку. Она много раз видела это состояние у больных и теперь только ставила диагноз.
— А если бы я вам сказала, что знаю? — рискнула она.
Он резко наклонился вперед.
— Но прежде скажите, откуда вам так хорошо известны все перипетии моей судьбы. Вы прекрасно знали, где меня искать. Это справедливое условие, не так ли?
В ответ раздался почти натуральный смех.
— С чего же начать? В пятьдесят третьем году я получил письмо из Вены, надо было что-то ответить. Для этого я поехал в бывшее имение Донэров, — врал он. — Покрутился несколько дней в госхозе. Люди в воздухе не растворяются. Они знали, что в ту ночь в имении был только пан Кропивницкий с ребенком. Им была известна история ребенка. И то, что прежний администратор Дэмбовский пристроил девочку в монастырь.
Это звучало правдоподобно. Она не могла знать, что Дэмбовский никому об этом не рассказывал. И что сидящий перед ней мужчина должен был изрядно поработать, чтобы найти ее. Она не могла предположить, что на эту работу, закончившуюся выстрелом в день Задушек, он посвятил половину своей жизни.