— Правду, господин майор.
— Тогда почему же вы заявляете, что не знаете, за что получили наказание?
— Двенадцать лет. Многовато, считаю.
— А я считаю, в самый раз. Скажите, Береш, почему вы запретили жене Баги работать кухаркой у Кочишне?
— Так приказал ротмистр, господин Бодьо.
— А ему кто приказал?
— Об этом, прошу прощения, он мне не сообщил. Не знаю.
— А кто убил вдову Кочишне и за что, вы тоже не знаете?
— Не знаю. Я слышал только от господина Бодьо, что это дело рук коммунистов-подпольщиков.
— И вы этому поверили?
— Нет.
— Почему?
— В поселке все знали, что вдова Кочишне всегда помогала бедным людям, особенно их детям. Покупала им одежду, ботинки и всякое такое прочее. Но мы обязаны были распространить этот слух, таков был приказ.
— Ну вот, хоть один раз вы сказали правду!
— Что правда, то правда. От нее не уйдешь.
— Кто был тот высокий немец в очках и в цивильном платье, который часто приходил к вам в участок?
— Их много приходило, прошу прощения. Особенно начиная с 1944 года. То один явится, то другой, и все приказывают, командуют. Однажды произошло крушение на железной дороге, немецкий эшелон пустили под откос, вагоны загорелись. Эх, как они тогда переполошились! Хватали всех по малейшему подозрению, а железнодорожников всех до одного согнали в сарай. Допрашивали день и ночь. Многих избивали, конечна
— В этом деле и вы не сидели сложа руки, так?
Береш промолчал насупившись.
— И конечно, в каждом задержанном видели коммуниста?
— Верно, — негромко отозвался бывший жандарм.
— А истинных виновников крушения так и не поймали.
— Верно.
— Но все равно всех задержанных избили до полусмерти.
— Это немцы умели...
— Ну, ну, вы тоже далеко от них не отстали! Расскажите о том фашисте, который был среди всех главным и разговаривал только с Бодьо с глазу на глаз.
— Извините, но с господином Бодьо тогда многие немцы разговаривали с глазу на глаз. Если вы имеете в виду того очкастого, то его фамилия была Кольманн.
— Может быть, вы знаете фамилию и той белокурой девицы, за которой ухаживал Кольманн?
— Не знаю, хотя видел. Думаю, на этот вопрос вам лучше ответит Акош Драгош.
— Почему? Разве Драгош был тоже знаком с этой девицей?
— А то как же. Как-то раз, поздно вечером, я понес срочную телефонограмму господину Бодьо, который в это время ужинал в доме у Драгошей. Там я и увидел эту девицу. Она сидела за столом рядом с Кольманном. А потом я слышал, что она не венгерка, а какой-то другой нации.
— От кого слышали?
— Помнится, от официанта, который тоже служил в пансионе у Кочишне.
— Этого официанта звали Бела Фекете?
— Кажется, так. Да, так его звали, точно.
— У вас был там местный «фюрер» нилашистов Иштван Хорняк. Что это за человек?
— Зверь, а не человек, прошу прощения. Пытал и увечил людей беспощадно. Я только на суде услышал, что это он самолично переломал кости рук и ног некому Пензешу, которого на коляске в зал привезли родственники.
Я отправил Береша в камеру. До Хорняка очередь не дошла. Оказалось, что суд год назад, пересмотрев дело в связи с вновь открывшимися обстоятельствами, вынес нилашистскому палачу смертный приговор.
Расследование по делу убийства на Балатоне понемногу двигалось вперед. Как и следовало ожидать, львиную долю времени у сотрудников нашей группы занимали текущие дела. Преступники не дремали, и мы, их противники, поистине не могли пожаловаться на безработицу.
Время от времени, естественно, я должен был докладывать о ходе следствия по делу Кочишне высшему начальству. Ход расследования, видимо, интересовал генерала, но и он не мог предоставить в наше распоряжение самое дорогое для сотрудника уголовного розыска — время. И опять-таки из-за нее, из-за обычной, каждодневной текучки.
Я занимался каким-то несложным делом о покушении на убийство выстрелом из самодельного револьвера, когда после двухдневного отсутствия в комнату, запыхавшись, ворвался Бордаш. Данные, которые ему удалось собрать, на первый взгляд заслуживали внимания.
— Я беседовал с великим множеством жителей Будаэрша и окрестных деревень, — докладывал Бордаш. — Разумеется, только с теми, которые живут там давно. Из этих мест многие семьи были высланы в Германию после войны по той причине, что во время гитлеровской оккупации заявили и были зарегистрированы как «стопроцентные арийцы», чистокровные немцы. В их числе оказалось и семейство Коллер. Весь архив предместья, хранившийся в ратуше, сгорел вместе с ней во время боев за Будапешт. Но мне все же удалось разыскать нескольких человек, которые хорошо знали Коллеров. Один из них, Янош Фодор, показал, что в семье Коллер было две дочери. Первую звали Терезой, это наша старая знакомая, то бишь вдова Матьяшне Шулек. Вторая, младшая, носила имя Эмма. Эмма училась в гимназии в Будапеште, и дома, в Будаэрше, ее видели очень редко. Где именно она жила, кто ее воспитывал, установить я еще не успел. По всей видимости, кто-нибудь из близких родственников.