— Ого! — ловко перебил он ее. — Вы, кажется, хотите прочитать мне лекцию по международному положению.
— Что вы. Разве я смею... Моего отца уже нет в живых.
— Знаю. Но от того, что вы мне расскажете, возможно, зависит жизнь другого человека, — сочинял он, хотя только наполовину, сам не зная, что еще может крыться в деле часовщика.
— Эти люди невыносимы для нормального человека! — прокричала она.
— Кто? — удивился капитан ее неожиданному взрыву.
— Ну эти, из лесов. Прошло уже столько лет, а они все еще тянут свое, — продолжала она возбужденно. — Варятся в этом, только об этом и говорят, встретившись, устраивают попойки в забегаловках. Я все знаю. Иногда они кончались трагически.
Капитан смотрел на нее с удивлением. Милая, ласковая куколка и, несмотря на это, трезвая и жадная к жизни. О это послевоенное поколение, странное поколение, притворяющееся, что ничего не видит, не понимает, а на самом деле понимающее все. Не впервые оно преподносит ему какой-нибудь сюрприз.
— Да, конечно, — согласился он с ней, — в известной мере вы правы.
Девушка стала похожа на надувной шарик, из которого вышел воздух. Внутреннее напряжение исчезло, и она смотрела на капитана уже почти доброжелательно.
— Ведь вы же тоже из тех... почему вы считаете, что я права?
— А как вы угадали, что я из тех?
— Это видно, — бросила она небрежно. — Разве я их не знала? Родного отца...
— И поэтому я не могу с вами согласиться?
— Конечно. Это так понятно.
«Не совсем, — подумал капитан про себя. — Все зависит от того, как варит котелок. Но упаси боже показать ей это».
— Ну ладно, продолжайте, если уж начали, — напомнила она.
— Хорошо, — сказал он сухо, не желая уступать ей инициативу в диалоге поколений. — Вы что-нибудь знаете о сражении в парке Донэров?
— Еще бы! Я об этом слышу двадцать лет. По крайней мере. Я постоянно должна была успокаивать своего отца, стирать несуществующие пятна с его совести.
Разговор становился более интересным. Сам по себе, даже безотносительно к вопросу, который был для капитана главным.
— И все из-за простуды, — бросила она погодя, словно это было всем известно.
Если бы не обстоятельства следствия, капитан рассмеялся бы, но он не знал, как к этому отнестись, поэтому решил, что лучше всего промолчать.
— Простудился. Понимаете? Не мог их повести, своих парней. Кашлял громко, как пушка, а к имению надо было подойти тихо. Он пустил их одних и этого не мог себе простить до самой смерти. Как будто его присутствие могло чему-нибудь помешать.
— А по вашему мнению, он не смог бы помешать?
— Потому что это была засада. Ясное дело. Только бы лежал в рядочке на том кладбище, вместе с ними, не в Варшаве. А у меня не было бы отца.
«Может, иногда лучше умереть раньше. Может, трудно жить со своей печалью, — подумал капитан. — Кто может судить об этом?»
— Он был офицером, — добавила она, — довоенным. И имел свои принципы. Он считал, что погубил парней, потому что заболел гриппом и мать сразу же уложила его в постель. Мать рассказывала, что у него была температура сорок и что в тот вечер он едва держался на ногах. Таким был мой отец.
«А все-таки ты не хочешь признаться, что им гордишься, — отметил капитан, внимательно всматриваясь в девушку. — Все время маскируешься, играешь в прятки».
— Учтите, это очень важно, — он перегнулся к ней через стол. — Откуда всем известно, что это была засада?
— Так говорил отец, — сказала она без всякого колебания.
— Какие у него были доказательства?
— Ему не нужны были доказательства. Тогда это было однозначно, во время войны. Разве нет?
«К сожалению, нет, — капитан Корда вздохнул. — И между прочим, от этого произошло много несчастных случаев».
— Кому отец тогда передал командование? — спросил он.
— Сверку. И об этом Сверке я много слышала. Если бы остался в живых, наверно, был бы гением. Отец считал, что убил будущего Пруса или Сенкевича. Сверк писал. Наверно, какие-нибудь партизанские рассказы, стишки. Впрочем, все равно жалко этого Сверка. Что правда, то правда. Может, действительно талант. Кажется, он был идеалистом, и ребята его уважали. Все.
— Сколько ребят тогда пошли в имение?
— Семнадцать, и ни один не вышел живым.
— Это точно?
— Есть могилы. Запись в приходе. Можете проверить. А если точнее, в ту ночь погибло восемнадцать людей из нашей округи.
— Где лежит восемнадцатый?
— Нигде. Исчез.
— Он был в отряде отца?
— Нет. Это был парень с фольварка.
— Как его звали? — Теперь капитан спрашивал быстро, беседа кончилась, и девушка это заметила.
— Отец никогда не называл его ни по фамилии, ни по имени. Только сын Вовжона. Кажется, мать этого парня пришла на похороны, убежденная, что сын попал в перестрелку, но между убитыми его не было.