Вариант — не знал — по-другому освещает фигуру Дэмбовского. Просто не стоило тащить ребенка с собой. Брать на себя лишнюю обузу. Тратить деньги на воспитание, кормить».
Кроме того, в своем ответе Зофья Донэр сообщила, что Дэмбовские в сорок седьмом году уехали в Южную Америку.
«Рассчитывал в Латинской Америке выбиться скорее, чем в разрушенной войной Европе, — продолжал рассуждать капитан. — Это понятно. У него было с чего начинать. Может быть, капитала, которым он располагал, в Европе было недостаточно, в Америке же он гарантировал неплохой старт. Гипотетически, на время Дэмбовского можно оставить. Но из всего этого следует, что ребенок воспитывался в Польше.
Где? Дэмбовский не отдал бы девочку своим родственникам, даже если бы они у него были. Он заметал за ней следы из личных соображений и, по всей вероятности, поместил ее в государственное или филантропическое учреждение. Трудно будет найти ее, если он сделал это анонимно. А в костельных обществах — если с условием сохранения тайны. Как узнать, что наговорил Дэмбовский о ребенке. А если он сообщил другие обстоятельства и место, где была найдена девочка? — вскипел капитан. — Под каким именем ее записал? Здесь смошенничать труднее, ей восьмой год. Она не позволила бы отнять у себя имя. Хотя кто знает? За эти два года очень часто переходила с рук на руки. Арест матери, тюрьма, эшелон, одиночество выброшенной из вагона ночью, в чужой местности, сражение в усадьбе. Буфет, в котором она спряталась, был весь изрешечен пулями. Что чувствовал семилетний ребенок в замкнутом пространстве, в грохоте бьющейся, осыпающей его осколками посуды, легко себе представить. Потом она болела. В итоге детский дом. Одиночество, анонимность. Исчезновение матери, исчезновение второго важного в ее биографии человека — названого деда, наконец уход Дэмбовского. Я бы не удивился, если бы она оказалась в какой-нибудь психиатрической больнице.
До сих пор трудно понять, как могли люди, нет, маленькие дети все это выдержать. Невозможно себе представить, что эти же, самые дети десять лет спустя взялись за самый тяжелый труд в истории своей страны. Строить ее заново. Из ничего. Без состояний, золота, денег, поддержки богачей. Не имея ничего, кроме головы. Собственно, после всего того, что с ними произошло, их нервы, психика не должны были выдержать такого напряжения. Выдержать это и есть или было настоящее чудо».
В соседней комнате пронеслось торнадо. Так входил только Габлер, когда в его руках скапливалось что-то важное, когда он отыскивал какую-нибудь информацию, которая могла оказать решающее влияние на ход событий.
Капитан не ошибся, двери в его кабинет чуть было не соскочили с петель.
— Старик, слышишь, девчонка, кажется, у нас!
— Адрес? — спросил капитан равнодушно, в соответствии со своей системой воспитания. Он знал, что этим невероятно раздражает Габлера, но зато мгновенно и безошибочно гасил преждевременное ликование ребят.
— Сразу адрес! — возмутился поручник.
— Ну так что?
— Не отдал он ее нам, понимаешь? Я так и думал. С самого начала. Тип, который смылся из страны в 45-м, не любил коммунистов. Зачем ему было дарить нам еще одну гражданку?
«Хм? Да, — подумал капитан. — Все верно. Нетрудно было догадаться, в каком духе будет воспитана девочка».
— Понимаешь, — горячился Габлер, — поэтому я и не пошел по пути детских домов.
— Я же тебе говорил... — не на шутку разозлился Корда.
— А я тебе принес! — отпарировал Габлер.
— Сначала покажи что, — взял себя в руки капитан.
— Он отдал ее в монастырь непоколянок[11]. Смотри, — Габлер пододвинул капитану копию документа о принятии девочки по имени Йоля, фамилия неизвестна. Возраст приблизительно восемь лет. Место рождения и жительства не установлено. — Нигде не написано, что она сирота, — продолжал поручник. — Ясно, Дэмбовский не мог этого утверждать. Читай дальше. Девочка принята монастырем 15 октября 1945 года. Подпись! А? Кшиштов Дэмбовский.
Габлер упал в кресло.
— Действительно, это уже кое-что, — признался капитан.
— В пятидесятых годах монастырь был закрыт. Вот копия из архива епископской курии. Там сестры вели собственную документацию. Одна из монахинь, врач, по специальности фтизиатр, перешла к открытой практике. Работала в районной лаборатории рентгенологом. Сохранила за собой только право ношения монашеского платья. Она поместила девочку на станции в Люблине у своих родственников. Девочка жила там до получения аттестата зрелости. Она была исключительно способной, и поэтому монахиня не хотела потерять ее из виду. Эта монахиня помогала ей до окончания средней школы. А дальше Йоля помогла сама себе. Однажды, после выпускного вечера, она собрала свои манатки и покинула станцию. Не предупредив, опекунов и не оставив никаких сведений о том, куда идет. Хорошо, да?