Внезапно на темно-сером фоне в пяти-шести метрах от него зачернела фигура человека. Хотя умом Тоот понимал, что ничего общего с его обидчиком эта фигура иметь не может, капитану все же стало не по себе.
— Кто вы? Что вам нужно? — спросил он резким, срывающимся па истеричные поты, тоном.
— Добрый вечер, — ответил ему спокойный глубокий голос, окрашенный легким местным диалектом. — Я Янош Мачаи, живу здесь, на Тёрёкварском холме. — Человек подошел ближе и протянул руку.
— Господи! Да у вас рубашка вся в крови. Что случилось?
— Кто-то напал на меня в том доме, — сказал Тоот, показав большим пальцем назад, в направлении дома. — И в порядке шутки слегка порезал мне ножом шею.
— В каком доме?
— В доме Шандора Варги. Знаете?
— И дом знаю, и хозяина. Я живу в двух километрах отсюда, но в наших краях мы считаемся соседями. Пойдемте ко мне. Там вы сможете обмыть кровь и выпить стаканчик палинки, чтобы освободиться от страха.
Тоот хотел было возразить, что, мол, он не испытывает страха, но отказался от этого намерения.
— А мы сможем доехать до вас па машине? А то меня сейчас не очень привлекает путешествие пешком.
— Конечно, сможем. А там, от края виноградников, пройти всего метров сто пятьдесят.
Они сели в машину, Тоот включил мотор, и машина тронулась. Когда проехали с километр, Мачаи сказал:
— Сейчас, скоро, будет съезд на проселочную дорогу, там свернем и проедем еще немножко.
Проселочная дорога была вымощена камнем, и машину затрясло, как, наверное, обычно трясло здесь конные повозки. Тоот начал было уже жалеть, что послушался Мачаи, но тут дорога неожиданно кончилась, и в свете фар Тоот увидел покрытый кустарниками и поросший травой холм.
— Вот мы и приехали.
Они вышли из машины. Выглянувшая луна озарила бледным светом окрестность, и Тоота охватило ощущение, какое испытываешь, когда вечером, в темноте, впервые оказываешься в незнакомой местности. Обычно эти впечатления резко врезаются в память.
Он шел следом за Мачаи. Ему с трудом еще давался подъем — порой его пошатывало. Но вот они добрались до вершины холма. Отсюда прямо к белому с тростниковой крышей дому ровными дорожками сбегали ряды виноградника. За ним темнел усеченный конус горы, поросшей лесом.
— Вот он, Тёрёкварский[4] холм, — не без гордости сказал Мачаи. — Его вполне можно было бы называть и горой. Мой дом — как раз на полдороге.
— А где же крепость?
— Крепости нет. На вершине горы лежит заросшая травой и кустарником груда камней. Ее и называют Тёрёквар.
Они подошли к простому крестьянскому домику с маленькими окошками. Дверь даже не была заперта, Мачаи толкнул ее, они вошли и оказались в кухне с низким потолком и утрамбованным земляным полом. Хозяин дома зажег керосиновую лампу, и ее желтоватый мерцающий свет осветил бедную обстановку: кухонный шкаф с побитыми стеклами, две шаткие табуретки и стол, покрытый клеенкой с синими узорами. Мачаи полез в шкаф и извлек зеленую литровую бутылку. Вынув пробку, он глотнул прямо из горлышка, потом протянул было бутылку Тооту, но рука его замерла в воздухе, он снова полез в шкаф и, достав стаканчик, наполнил его.
— Ваше здоровье. Шиву тут бобылем, совсем забыл о приличиях.
Тоот, хотя и знал, что ему предстоит еще вести машину, одним махом осушил стаканчик — он ощущал в этом явную необходимость, как и желание поскорее присесть.
— Так вы сказали, что знали Шандора Варгу. А вам известно, что он исчез?
Мачаи тоже присел к столу. Тоот только сейчас смог по-настоящему рассмотреть его. Высокий, сухощавый, темноволосый человек. Узкое заостренное лицо заметно контрастировало с широкими плечами. Говорил он медленно.
— Я знаю, что он исчез. Кажется, кто-то из соседей сказал мне об этом.
— Вы встречались с ним в последнее время? Мачаи задумался.
— В последний раз, пожалуй, в начале лета. Он обычно заезжал сюда раз в два-три месяца.
— Вы дружны были с ним?
— Ну, так сказать было бы слишком. Знакомы. Он интересовался, как я живу. Однажды он даже сказал, что если бы не был Шандором Варгой, то хотел бы быть Яношем Мачаи.
— Подобную фразу я где-то слышал, — проговорил себе под нос Тоот.
— Так сказал Александр Македонский философу Диогену.
Тоот удивленно вскинул голову.
— Кто вы такой?
— Самостоятельный виноградарь.
— Вы из здешних мест?
— Я родился в этих краях. В тридцати километрах отсюда.
— Но, думаю, виноградарство — не ваша основная профессия?
Хозяин дома помолчал немного.
— Нет. Ею я занимаюсь шесть лет. А до этого был инженером.
После небольшой паузы Тоот спросил:
— И почему же вы оставили эту специальность? Мачаи не ответил; он встал, подошел к шкафу, порылся в нем, достал кусок сыра и краюху хлеба, положил на большую тарелку, снова сел за стол и, нарезав сыр толстыми ломтями, стал аппетитно уплетать его с хлебом. Тоот, который с самого утра ничего не ел, проглотил слюну.
— Не хотите ли кусочек? — спросил Мачаи.
— Нет, спасибо, — ответил Тоот.
— Ну, что ж, тогда не обессудьте. А у меня как раз почти не осталось еды, а за покупками пойду только послезавтра.
— Почему именно послезавтра? Это ведь уже вторник.
— Я раз в неделю хожу в магазин. По вторникам. Так уж как-то сложилось. Я во всем люблю систему и порядок. Правда, те, которые я сам для себя устанавливаю. То же, что на тебя навешивают учреждение, семья, друзья, мне это не нравится. Поэтому я и живу здесь.
— Но чем же вы живете?
— А мне мало нужно. У меня девять соток виноградника, я их обрабатываю. Вино продаю — виноторговому тресту, чтобы не ломать себе голову. Продаю пятнадцать-шестнадцать гектолитров — это приносит мне кое-какие деньги. В месяц трачу приблизительно две тысячи форинтов.[5]
— Это совсем немного.
— Ну, во-первых, я практически вегетарианец. Ем картошку, хлеб, яйца, зелень и овощи. На выпивку вообще ничего не трачу.
— Вы не пьете?
— Почему же? Пью. В день выпиваю два литра вина, значит, в год — восемь гектолитров. Летом пью больше, потому что работать приходится на солнце… — Мачаи сделал небольшую паузу, — а зимой — потому, что очень долгие вечера.
— И как вы выдерживаете одиночество?
— Сейчас расскажу. Только сначала помойтесь, а то вид у вас довольно-таки страшный — рубашка вся в крови… Там — таз и кувшин.
Пока Тоот умывался, хозяин дома ушел в комнату и вскоре вернулся с чистой голубой рубашкой.
— Вот, наденьте. Можете взять с собой. Но потом прошу вернуть — я привык ездить в ней в Будапешт…
— В первую неделю каждого третьего месяца. Мачаи улыбнулся.
— Почти угадали. Словом, раз в три месяца. Тоот поблагодарил за рубашку.
— Вы ведь полицейский, не так ли? Теперь Тооту пришел черед удивляться.
— С чего вы взяли?
— Много расспрашиваете. О таких вещах, которые обыкновенных людей не интересуют. Скажем, такого, как я.
— Так как вы здесь выдерживаете?
— Хорошо. Знаете, в свое время, когда я работал в Будапеште, я насочинял много всяких теорий (разумеется, в рабочее время) и пришел к тому, что самыми удачливыми и счастливыми бывают верующие люди. Тут я имею в виду не только религию, а всю систему мышления. Такого человека вера питает, помогает преодолевать всевозможные трудности и дает ему постоянную цель. На второе место я ставлю людей, которые охвачены какой-то сильной страстью. Она может быть самой различной: строительство моста, воспитание детей, жажда власти. Эти люди, по сути дела, живут во имя одной своей страсти и цепляются за счастье обеими руками. Но большинство людей — и не верующие, и не одержимые страстью поначалу чувствуют себя хорошо в тепле, потом им это надоедает и хочется немного прохлады. После холода им вновь необходимо тепло, после сладкого — соленое, а после соленого — сладкое. Так и проходит вся их жизнь без настоящего интереса… Наконец, есть еще один тип: полу-счастливые; они вполне выдерживают одиночество… К таким я и отношусь.