Как хорошо в такую минуту ощутить податливую мягкость кресла!
Шульц-Дерге откашливается. Он сидит напротив гостя, сплетя на коленях руки, приветливо смотрит на посетителя и косится на туго набитый портфель, стоящий рядом с креслом.
— Франкфурт-на-Майне, — говорит Уиллинг. — Это совершенно другой город, другая страна, другой континент, но чувствуешь себя как в Америке, Техасе, Ивергрине.
— Так и должно быть, — вежливо замечает Шульц-Дерге. — В наше время все излишние границы ликвидированы.
— Даже философия, — устало шепчет Эдгар. «Он не спускает глаз с портфеля», — мимоходом думает он, но овладевает собой и продолжает: — На улице в палисаднике аромат сирени, типично немецкая весна. Как долго я обходился без нее, соскучился по ней. Когда мои родители приехали в Америку, я был еще ребенком. Теперь я попал в это прелестное время года — вместе со смертельным приговором в портфеле.
— Смертельный приговор для Шмидта и Хантера был бы весьма неплохим делом, — осторожно комментирует Шульц-Дерге, и Уиллинг улавливает невысказанную им мысль: конечно, можно и воспользоваться этими бумажками, можно привести в исполнение приговор.
Эдгар протирает глаза. Последние несколько ночей он не спал.
— Весна, — тихо говорит он.
Шульц-Дерге откидывается в кресле. Его спина утопает в мягкой обивке спинки. Сложенные руки, будто сами собой, скользят к губам. Через минуту руки расходятся.
— Мою семью я депортировал, — весело заявляет издатель. — Пока я зарабатываю деньги, они их транжирят. Наверное, оно правильно. Они греются на солнце на берегу Майна. Идиллический уголок сада, просто райский, надежный — типично немецкий. Ну, подкрепимся теперь. Не откажетесь от коньяку? Или виски? Водка — польская, советская, вовсе неплохая и в большой моде теперь.
— Коньяк.
— Сигару? — Шульц-Дерге знает, что он в долгу перед гостем. Он протягивает ему коробку.
— Большое спасибо, — отказывается Уиллинг. — Я не курю.
— О! — Шульц-Дерге радуется. — Хотите долго жить?
Уиллинг бросает взгляд на хозяина дома.
— Боюсь, это зависит не только от меня, — сухо произносит он.
Шульц-Дерге подмигивает ему.
— За ваше здоровье! — слишком громко восклицает он.
— За ваше! — отвечает Эдгар и поднимает стакан.
— Нет, что вы, нам ничего не сделается, вам оно нужнее. — Шульц-Дерге подвигает кресло вперед, пока чуть не касается колен своего гостя. — Вчера в редакции шныряло несколько человек. За моей спиной. Как узнал, чуть не лопнул от злости. Эта корова секретарша! Болтлива, как сорока. Как я бушевал! Но ребенок лежал уже в колодце.
В серебряной пепельнице на столике прессованные табачные листья превращаются в хрупкий снежный пепел.
— На вас уже насели? — озабоченно спрашивает Шульц-Дерге. — Вам угрожают, да?
Эдгар встает. Из окна он видит часть улицы и черный «мерседес».
— Там, внизу, они ждут меня.
Торопливыми шажками издатель семенит к гардинам. Сигара зажата между его зубами.
— Свинство, — бормочет он, перекатываясь с каблуков на носки. Покачав между зубов сигару, он вынимает ее изо рта и почти беззвучно шепчет:
— Не кажется ли вам, что это только запугивание, хлопушка, так сказать, которая хоть и стреляет, но не убивает?
Эдгар подходит к курительному столику и снова садится.
— Это не хлопушка, — медленно говорит Уиллинг. — После всего, что я вам рассказал, вы так же хорошо понимаете это, как и я. В случае, если я передам вам сообщение, они пойдут на все, чтобы устранить меня и овладеть рукописью. Даже через ваш труп. Наша единственная надежда — это полиция.
Шульц-Дерге прислоняет затылок к спинке кресла и ощупывает взглядом бледно-розовый потолок.
— На полицию рассчитывать трудно, — вяло, как во сне, бормочет он. — Если вообще возможно. — Его толстое, уже немного обрюзгшее тело все глубже утопает в кресле. — Под давлением обстоятельств я едва ли смогу обидеться на вас, если вы больше не чувствуете себя связанным нашим соглашением. По-человечески я вас даже пойму.
Сигара снова возвращается в пепельницу. Легкий кусочек пепла похож на почерневшее серебро.
— Я чувствую себя связанным, — ворчит Эдгар. — Иначе я не пришел бы к вам.
Шульц-Дерге вяло свешивает руки по обе стороны кресла. Он очень устал. На тыльной стороне ладоней выделяются вздутые вены. Эта падкая до мужчин секретарша! Рассказала Бертону, что Уиллинг собирается предложить рукопись.
Она даже не подозревает, в какую безумную историю заставила его влипнуть своей болтовней. Почти все свое состояние он вложил в этот журнал. Но «Вспышка» тесно связана с «Мьюзик-Эндерс», и чудовище «Шмидт и Хантер», этот пожиратель всего, хочет проглотить «Мьюзик-Эндерс». А кто проглотит «Мьюзик-Эндерс», получит в придачу и «Вспышку» вместе с издателем Шульцем-Дерге и его состоянием.