— Так не пойдет.
— Что не пойдет?
— Нельзя игнорировать решение боссов.
— Ты помнишь стихотворение Шелли? — спросил я. — Их мало, нас много.
— Все равно так нельзя, — заупрямился он. — Десять лет назад была та же история. Кого-то исключили из окружного руководства. Он настаивал на своем и не поддавался на уговоры.
— Вот видишь, — торжествовал я, — значит, все-таки можно.
— Нет, — сказал он. — Нельзя. Он настаивал на своем, а через два дня его не стало. Так мы и похоронили человека.
— Похоронили?
— Да, он умер. Был сбит автомобилем и скончался на месте.
— Кто его сбил?
— Этого никто не знает. Все случилось ночью, в тумане.
Я подумал о президенте Кеннеди, убитом среди бела дня в Далласе на глазах ликующей толпы.
Через час мы слезли с крыши — сначала я, потом старик Генри. Он оперся на мое плечо.
Собрание постановило принять предложенное повышение зарплаты, но одновременно перейти в наступление и без профсоюза бороться за осуществление гражданских прав.
Старик Генри не таил своей печали.
Мы шагали рядом.
— Почему Меньшиков не вышел? — тихо спросил я.
Проповедник провел рукой по копне седых волос.
— Я считаю, что это собрание не в его вкусе, — сказал он.
Помолчав, он спросил:
— Ты примешь место у Шмидта и Хантера?
Я покачал головой.
— Ни в коем случае.
— Это неумно, — заявил он. — Если ты примешь, ты сможешь, наверное, принести нам пользу.
Я остановился и задумался.
— Возможно, ты и прав. Надо об этом подумать. С новой точки зрения.
Он одновременно остановился и стал уговаривать меня:
— Непременно подумай об этом. Но такое дело — очень опасно. Сам знаешь.
— Прощай, Генри, — сказал я. — Держи ухо востро, старина. — Я уже решил. Займу это проклятое место.
— До скорого! — ответил проповедник и по-дружески дал мне тычка. Он пошел было дальше, но потом еще раз обернулся и посоветовал мне: — Будь осторожен. В этом городе есть большой убийца.
Я подождал, пока он исчезнет за деревьями. „Старик Генри, — думал я, — из той породы людей, которым и в сто лет слишком рано умирать“. Я поражался ему.
Я вдруг осознал, что имею прорву свободного времени. Я присел на полоску цветущего газона рядом с дорогой. Из-под сухой ветки выкарабкался черно-коричневый скорпион. Когда я пощекотал его травинкой, он поднял узкий хвост и выпустил жало в воздух. Если его пощекотать подольше, он так сильно выпустит жало, что в слепом гневе в конце концов попадет в себя самого. Я выбросил былинку. Скорпион исчез между стеблями травы. Я подумал о Бертоне, человеке без души и совести, мысленно увидел его тонкое неподвижное лицо с покрасневшими глазами. „В этом городе есть большой убийца“, — говорил старик Генри. Десять лет назад кто-то не захотел подчиниться чужой воле и погиб. Его сбил автомобиль — коварно, в туманную ночь. У фирмы был план сделать меня „правой рукой“ Бертона. Наверняка фирма знала, что я совершенно неподходящий для этого человек.
Что же тогда могло побудить Шмидта предложить мне это место? Неужели он так твердо уповал на власть Его Величества Доллара, что возомнил, будто все можно купить, даже мои взгляды? Или он замышлял что-то другое? Наверное, существовал человек, который помог бы мне во всем разобраться. Я вспомнил о бывшей „правой руке“ Бертона, Меньшикове, и его просьбе срочно отыскать его.
Я поднялся и дошел до центральной гостиницы. Там я взял такси. Через несколько минут я уже пересекал пустой палисадник Меньшикова. Рядом с домиком был припаркован его грязный автомобиль. Над деревянной дверью обосновался блестящий черный паук. Я вошел без стука и осмотрел весь дом. Когда я уже хотел вернуться, разочарованный, что хозяина нет дома, я увидел Меньшикова в кухне. Он сидел спиной к двери перед открытым холодильником, держа в руке стакан с какой-то выпивкой.
Я откашлялся. Он, вздрогнув, обернулся ко мне с выражением неописуемого ужаса в тусклых глазах.
— Это всего лишь я, — мягко заверил я его. Он постепенно успокоился. — Но на моем месте мог быть любой другой. Открытая дверь даже святого введет в соблазн. Я удивляюсь вашему легкомыслию.
Он жестом пригласил меня войти. Я взял стул и сел рядом с ним. У холодильника царила приятная прохлада.
Он сказал:
— От смерти не запрешься на ключ. Можно забаррикадировать дверь. Но смерть прогрызет все замки. Если запрешься, слышится ужасный шум, когда смерть грызет замок и в него входит. Я хочу избавиться от этого. Поэтому пусть каждый входит и выходит, как хочет. Если на то пошло, пусть я умру неготовым, не подозревающим ни о чем, в своей домашней обстановке, лучше всего перед холодильником и со стаканом в руке, нетрезвым, блаженным и беззаботным.