— Значит, я не буду «правой рукой» Бертона?
— Вы будете представлять интересы фирмы за границей и вести семейную жизнь. Мистер Бертон поначалу немного натаскает вас. Свою «правую руку» он подыщет себе сам.
— А почему я должен вести семейную жизнь?
— Мистер Шмидт ничего не предпринимает просто так.
Эдгар вплотную подступил к Меньшикову и глухо произнес:
— Я обязан жениться на его дочери, не так ли?
Меньшиков глотнул из бутылки.
— Так оно и будет, — невнятно промямлил он.
— Но почему именно на его дочери?
— Это вы спросите лучше у нее самой.
Эдгар встал.
— Я ухожу. Почему Бертон не желает, чтобы мы поддерживали контакт?
— Мистеру Шмидту очень хочется видеть свою дочь замужем. Поэтому он боится за ваше здоровье.
— А не за ваше? Чего он боится?
— Вашего любопытства и моей болтливости.
— Я считаю эту фирму чудовищно бессовестной организацией.
— Сначала и я так считал.
— Сначала? — спросил Эдгар. — А теперь?
— Не стройте чрезмерных иллюзий о моей болтливости, — огрызнулся Меньшиков. — Вы далеко заходите с вашим любопытством, вы еще не знаете жизни.
Поколебавшись, Эдгар спросил:
— Но как вы могли жить, будучи «правой рукой» этого Бертона?
— Позднее вы и это тоже поймете.
— Можно мне прийти к вам снова?
— Не тратьте попусту время.
— Вы боитесь?
— Я созрел для могилы, но я боюсь.
— Что же еще худшее может произойти?
— Меня могут приговорить к смерти. Возможно, и вас тоже.
— И что вы тогда будете делать?
— Ждать.
— Чего?
— Смерти.
— И ничего не предпримете?
— Нет. Я буду бояться и ждать.
— Почему вы ничего не предпримете?
— Бесполезно.
— И вы не убежите?
— Никогда. Если суждена смерть, никто не избежит ее. Я буду сидеть перед холодильником, пить виски и ждать.
IX
В тот вечер, выйдя от бывшего сотрудника Бертона, на пути к дому старика Генри, Эдгар размышлял о разговоре с Меньшиковым и не понимал, в какой степени виноват алкоголь в его странных идеях. Прежде всего, Уиллинг не верил, что Бертон или кто-то еще всерьез может решить убить его.
С тех пор прошло несколько дней. Повинуясь обстоятельствам, он поменял место жительства, уехал из Ивергрина во Франкфурт-на-Майне и порядочно поумнел. Но в одном и поныне он резко расходился с Меньшиковым. Нужно наносить ответный удар, защищаться. Он прошел суровую школу профсоюзного деятеля. Никогда он не будет сидеть перед открытым холодильником, пить виски и безропотно ждать конца, он нанесет ответный удар по противнику, потверже и побольней. Он не знает, куда приведет его улица, но и сегодня он не верит, что на финише его ждет холодное, окончательное уничтожение.
В облаке он видит людей, пестрые одежды, белые лица, частью бодрые, частью усталые, сияющие глаза, грязную обувь, покрытую полевой пылью. Сотни людей отделяются от опушки леса — мужчины, женщины, молодые, старые; впереди них огромный транспарант: «Мы хотим жить, а не сгорать заживо. Атомную бомбу — вне закона! Мы против войны! Присоединяйся к нам!»
И он присоединяется, шагает позади транспаранта, слышит молодой голос:
— Такого пасхального марша до сих пор еще не было, друзья!
Просыпаются воспоминания о демонстрации в Вашингтоне. Август тридцать шестого, песни, оптимизм, решительно настроенные люди. Он чувствует, что теперь не одинок. Вокруг него люди, шествие, которое кажется бесконечным, так как из леса на проселочную дорогу выступают широкие колонны людей.
Буря сметает с пути трех преследователей: человека на микропорках, черноволосого и коренастого, похожего на боксера-победителя. Они сразу пробираются к транспаранту, но среди сотен — или уже тысяч? — они неуклюжи и беспомощны, как дети.
Эдгар ощущает силу этих людей. Ее излучают глаза, она звучит в песнях, разносящихся над зелеными всходами вплоть до садов. Он поворачивает голову, смотрит в лица слуг Бертона, опустошенные и бледные.
Он чует запах сирени, цветущей за оградами садов; она охватывает душистым облаком демонстрацию тысяч людей.
Теперь люди идут по главной дороге. Вдали виднеются кирпичные крыши домов на окраине. Вскоре, окруженный со всех сторон людьми, он бежит по улицам Франкфурта и, с тех пор, как он находится в городе, впервые с уверенностью осознает, что он не одинок.
Ему чудится, будто сидит он в церкви Литтл Гарлема. Проповедник Генри обещает счастье второго пришествия Спасителя, и аплодисменты, нарастающие крики верующих поднимаются над крышей, как ураган, проносящийся над Ивергрином и разбивающий ворота железобетонного дворца.