— Вы не одобряете их, месье?
— Нет.
Принц молча подошел к приоткрытому окну, из-за которого слышались звуки команд и бряцанье возвращаемых к ноге ружей.
— Думаю, ваше мнение здесь мало кто разделяет, — не глядя на собеседника, бросил Конде. — Не стоит им делиться с офицерами, если не желаете получить вызов на поединок.
Я пожал плечами:
— Я ли убью, меня ли убьют, это ни на йоту не приблизит нас к цели и не сделает осмысленней смерть несчастных, оставшихся во Франции.
Луи-Жозеф повернулся, всматриваясь в мое лицо.
— О храбрости и воинском искусстве вашем в сопроводительной грамоте написано в самых лестных выражениях. Хочется также верить, что у вас и впрямь такой холодный ум, как представляется. И все же вы откликнулись на призыв. Отчего?
— Тому есть две причины. Во-первых, я считаю все происходящее во Франции опасным безумием, трагедией моей родины и полагаю долгом любого дворянина способствовать его искоренению. Во-вторых, герцог Ришелье обмолвился, что вы пожелали наладить доверительные отношения с неким генералом Бонапартом.
— Герцогу не стоило распространяться об этом, — скривился Конде. — Однако раз уж вы здесь, скажу прямо — да. Но и что с того?
— Моя любимая матушка — урожденная графиня де Марбеф. Шарлин де Марбеф.
— Весьма приято об этом узнать, но вы не ответили на вопрос.
Я выжидательно поглядел на собеседника, выдерживая паузу.
— Что из этого следует? — повторил тот.
— Она младшая сестра покойного губернатора Корсики — маркиза де Марбефа, настоящего отца Наполеона, а также некоторых его братьев и сестер.
— То есть, по сути, вы — двоюродный брат генерала Бонапарта?
— Так и есть.
— У вас есть подтверждения этому факту?
— Да, у меня сохранилось письмо дяди к моей дорогой матушке. В нем он просит принять в замке госпожу Летицию Бонапарт и помочь ей разрешиться от бремени.
— Но ведь Наполеон был рожден в Аяччо, на Корсике.
— На этот счет имеется другое письмо дяди Луи, где он в подробностях описывает, как местный кюре не хотел крестить привезенного в Аяччо младенца, названного матерью Наполеоном, и как ему пришлось лично вмешаться, чтобы сломить упорство преподобного отца.
— Вы полагаете, Наполеон знает об этом?
— Несомненно. Госпожа Летиция не слишком скрывала отношения с моим дядей, а Шарль Бонапарт, который сам был не дурак по женской части, охотно закрывал глаза на шалости жены в обмен на расположение и финансовую поддержку могущественного вельможи. Впрочем, поглядите на любой портрет этого корсиканца. Мало найдется южан с серыми глазами. Во всяком случае, и покойный месье Шарль Бонапарт, и госпожа Летиция черноглазы. В отличие от моего дорогого родственника, который, полагаю, вы помните, был невысокого роста, коренаст и имел такие же серые глаза, как у генерала Бонапарта и, к слову сказать, у его собственного законного сына.
На лице принца Конде появилась гримаса задумчивости, смешанная с плохо скрытым торжеством.
— Стало быть, он бастард… Ну, по сути, это ерунда. Помнится, Орлеанский бастард, граф Дюнуа, немало потрудился, чтобы возвести на трон Карла VII в годы Столетней войны. Отчего же теперь бастарду де Марбефа не возвести на трон короля? — Он подошел ко мне и протянул руку. — Как доносят наши люди из Франции, несмотря на свои бретонские корни, Наполеон унаследовал корсиканское отношение к родне. Он боготворит матушку и любит братьев и сестер, прощает им любые выходки, подчас не самого благородного свойства. Так что, друг мой, есть шанс, что удастся заставить генерала выслушать вас и склонить к союзу… — На суровом лице военачальника появилось то выражение скрытого ликования, какое бывает у полководца на поле боя, когда видишь, что враг через минуту угодит в расставленную для него западню. — Если понадобится, можете обещать ему золото, титул герцога, меч коннетабля[6], да буквально все, кроме, пожалуй, короны. — Принц улыбнулся собственной шутке, и я с трудом скрыл тяжелый вздох. — Что ж, дерзайте! Вы получите документы, мундир и деньги, которые позволят добраться до Парижа. Я также передам вам пароли и адреса верных людей, оставшихся в столице. А дальше — не только все мы, не только наследник престола, но вся Франция ждет от вас подвига!
Я поклонился, изображая готовность совершить невозможное и положить королевский венец к ногам законного монарха.