Он начал вставать, но Руваль опередил его. В три прыжка он достиг трона, сгрёб брата за грудки и вздёрнул вверх с такой силой, что Тагир мазнул носками сапог по полу. Видя их обоих рядом так близко, Алем впервые заметил, как огромен Руваль - Тагир в его красных руках выглядел почти хрупким. Но он не съежился и не затрепыхался в хватке брата, только спокойно посмотрел на него снизу вверх. Странное спокойствие, не иначе как навеянное гашишем. И от зелья, выходит, бывает толк.
- Субхи потеряла дитя, - прошипел Руваль Тагиру прямо в лицо. - Из-за тебя, вонючий ты гад. Из-за тебя!
Тагир слегка побледнел. В его неподвижном, нарочито невозмутимом лице мелькнуло смятение.
- Субхи...
- Да, Субхи! Моя женщина, к которой ты повадился так, словно она твоя. Она просила оставить её в покое, говорила, что желает сохранить себя для меня, я хотел взять её в жёны! А ты, ублюдок, долбил своим членом её лоно, даже когда там поселился мой сын. И ты убил его! Прямо сейчас она истекает кровью!
Алем слушал, вцепившись пальцами в спинку трона. Ни Руваль, ни Тагир на него не смотрели, словно напрочь забыв о его существовании. Что ещё придумала эта дьяволица? Как она могла скинуть ребёнка, которого отродясь не было в её лоне? А хотя это как раз очень даже хорошее объяснение... и виновником всего выставила Тагира. Зачем?
- Вот как, - Тагир заговорил так тихо, что Алем едва расслышал его. - Так, значит, эта женщина тебе сказала? Что дитя от тебя, потому что она уже три месяца не ложится с другими?
- Да, именно так! А ты взял её силой, хотя закон запрещает входить в женщине, когда она в тягости. Ты убил моего сына, Тагир, так же, как убил нашу мать, будь ты проклят всеми существующими богами!
Тагир потемнел. Не просто лицо - весь его стан словно заволокло чёрной тучей. Руваль не ослабил хватку, и Алем увидел, как медленно сжимаются пальцы Тагира в кулак. Он собирался ударить старшего брата, тот в ответ выхватит меч... Проклятая сука!
Без слова, без звука Алем выскочил из-за трона и рванулся с места, как змея, клином входя между принцами, готовыми броситься друг на друга. Одна его рука уперлась в бурно вздымающуюся грудь Руваля, другая - в крепкие, знакомые мускулы на груди Тагира. Алем раздвинул обоих мужчин, словно герой из древах песен, раздвигающий две горы, готовые расплющить его между собой. Жалкий раб, подстилка, песчинка, которую с отвращением сплёвывают, когда она хрустит на зубах. Он раздвинул их и стоял, не шевелясь, удерживая со всей силой, вложенной в его руки годами безжалостных тренировок. Стоял и ждал, ни слова не говоря. Ждал, когда они оба остынут.
Время тянулось медленно. Наконец Тагир отступил на шаг, и Алем с облегчением опустил руки.
- Кто этот раб? - севшим от бешенства голосом проговорил Руваль. - Твой наложник, о котором столько болтают? Так трахай его, и не смей приближаться к Субхи. Иначе...
- Да подавись ты соками своей ненаглядной Субхи, - сказал Тагир, и в его голосе вдруг послышалась невероятная усталость. - Женись на ней, она ещё нарожает тебе детей. Хоть точно уверен будешь, что эти - твои.
Руваль растерянно заморгал. Потом снова сурово свёл брови.
- Мы ещё не закончили, брат. Мы только начали, - процедил он, и, пинком перевернув кальян, размашисто вышел прочь. Кальян покатился ему вслед, соскочил по ступенькам, ведущим от трона вниз, и, задребезжав, замер.
Тагир стоял к Алему спиной, и Алем не видел его лица. Но всё же он сказал, не мог не сказать:
- Тагир-бей, ты зря печалишься. Субхи-ханум не теряла ребёнка из-за тебя.
- Я это знаю, - с горьким смешком отозвался Тагир. - Эта мерзавка уже несколько недель не подпускает меня, чтобы не навредить моему ребенку... моему ребенку, Алем. До чего ж я был глуп.
- И даже ещё глупее, чем думаешь, сиятельный принц, - мягко сказал Алем, и Тагир резко обернулся к нему. Но прежде, чем в его глазах полыхнул гнев, Алем закончил: - Она вообще не была беременна. Я видел, как она вытаскивает подушку, которую подкладывала себе на живот. Она водила тебя за нос, сиятельный принц, и твоего брата тоже.
- Зачем? - удивлённо спросил Тагир. - Зачем ей это понадобилось?
Алем помедлил, подбирая слова.
- Я и сам терялся в догадках. А теперь, кажется, знаю Она намерена поссорить тебя с Руваль-беем. Вы и так не особо ладите, но её усилиями превратились в смертных врагов. Она хочет убрать тебя его руками. Ты не знаешь, почему?
- Понятия не имею. Я вроде бы ничем её не обидел.
"Разве что насиловал, когда тебе хотелось, а так, конечно, ничем. Но достаточно ли этого, чтобы желать тебе смерти? Эта женщина выглядит слишком умной, у неё должен быть более сложный расчёт".
- Я выясню это для тебя, если хочешь, - сказал Алем.
Тагир повернулся к нему. Пристально посмотрел в глаза. Алем не потупился. и, спеша сполна использовать эту столь внезапную и столь редкую между ними близость, негромко проговорил:
- И ещё я хотел бы сказать о Рувале. То, как он вёл сегодня себя, недостойно. Разве такой человек сможет достойно править Маладжикой, когда твоего отца не станет?
- Да как ты смеешь! - вскипел Тагир. - Не тебе, рабу, судить об этом.
- А кому судить, как не рабам, о сиятельный принц? Мы ведь видим своих господ такими, какие они есть, без прикрас. Это друг перед другом вы выделываетесь, когда хотите казаться лучше, а перед нами - нет. - И пока Тагир осмыслял его слова, Алем добавил: - Я видел в тебе правителя сегодня. То, как ты обошёлся с этими таркишанцами... Ты бы хорошо правил.
- Не важно, - мрачно ответил Тагир. - Править будет Руваль.
- Почему? Кто так решил?
- Таков закон.
- Ты станешь пашой и изменишь плохие законы.
- А ну заткнись, пока я не укоротил твой дерзкий язык! - рявкнул Тагир и широкой поступью двинулся прочь из залы. По дороге он зло пнул кальян, разбитый Рувалем.
Алем смотрел ему вслед, пока он не скрылся. А потом медленно поднялся по ступенькам к трону, сел на подушки и задумался, так глубоко, как никогда в своей жизни до сих пор.
Уже знакомым путём Алем проник за стены гарема без особого труда. В два счёта вскарабкался по туго сплетенным ветвям плюща на крышу, заглянул в окно - и нырнул туда ногами вперёд, не задев колыхавшуюся у подоконника занавеску. Всё это он проделал так легко, быстро и тихо, что Субхи-ханум, мирно спавшая в своей постели, даже не шелохнулась.
Алем склонился над ней, разглядывая её лицо, белое и спокойное в ровном свете луны. Он знал, что лица спящих говорят о них куда больше, чем когда они бодрствуют. Черты Субхи во сне оставались всё так же резки, губы сжимались всё так же плотно, и даже под закрытыми веками угадывались жгучие недобрые глаза. Однако она, пожалуй, всё же была красива, некой отталкивающей, а потом ещё более необычной красой, и Алем отчасти понимал, почему она сводит мужчин с ума. В этом её вины не было - вина её была в том, что своими чарами она слишком умело пользовалась.
Он протянул руку и зажал рот женщины ладонью. Громадные глаза распахнулись, полыхнули страхом. Алем приложил палец к губам, покачал головой.
- Тихо, ханум, - чуть слышно проговорил он. - Я не причиню тебе зла. Но ты должна молчать. Иначе моргнуть не успеешь, как я сверну тебе шею.
Страх в глазах женщины сменился гневом. Она попыталась оттолкнуть руку Алема, но он сжал её сильнее, не до боли, но достаточно, чтобы она поняла, с кем имеет дело. Когда гнев уступил место запоздалому пониманию, Алем слегка ослабил хватку, а потом и вовсе отпустил женщину, и она резко села в постели, натягивая покрывало до подбородка.
- Кто ты? - прошипела она, точно присулжница Демона-Кошки. - Что тебе надо?
- Я такой же раб маладжикийских владык, как и ты. И я здесь не затем, чтобы украсть честь, которой у тебя всё равно нет. Мне всего лишь нужно получить от тебя некоторые ответы.
Глаза Субхи на миг расширились, стали почти безобразно большими. Потом сузились в злые щёлки.
- Я поняла... Ты тот самый ибхал. Всегда подозревала, что Тагиру больше нравятся мальчики.
Судя по своему опыту и по тому, что Алем имел возможность наблюдать в последние месяцы, он не мог с ней сполна согласиться. Но он пришёл не для того, чтобы обсуждать постельные предпочтения их господина. О чём ей и сказал.