Лесников поддержал его: тоже боялся оставить смирную, как ребенок, дочь в незнаемом городе.
— Со мной ее никто не обидит. Я за нее на рогатину пойду.
— Ну, ваше дело. Будет у нас мамкой, на артель кашеварить, — нехотя согласился Семен, раздумчиво хмуря широкие, добрые брови. — Только ты, сестренка, в пути за меня держись, не отставай! — приказал он Алене.
В дороге незаметно и просто Костин взял молодую женщину под свою заботу и опеку.
— Не робей, воробей! — весело подбадривал он ее, когда она, измученная тяжкой дорогой, искусанная до крови гнусом, бессильно опускалась на землю. — До края света еще шагать далеко, береги силушку, мамушка-куфарочка! Разувайся-ка! Я водички принесу, помоешь себе ноги, посидишь маненько — и усталь как рукой снимет, оклёмаешься.
Ладный, широкоплечий Семен вскидывал повыше на плечо неизменное охотничье ружье, с которым не расставался ни днем, ни ночью, и скрывался в чащобе. Он приносил воду, поглядывал на босые ноги Алены, посмеивался:
— Студена родниковая-то водица? Ну как, сестренка, полегчало?
Тугой ком вставал в горле Смирновой: хотелось и смеяться и плакать одновременно от чувства благодарности и признательности к этому милому человеку и от радостной гордости, что есть такие люди на свете.
И странно: не только все артельщики, но и ревнивый, подозрительный Василь принял эту опеку как нечто должное и естественное — такое доверие и симпатию вызывал у всех твердый, уравновешенный Костин.
— Ты, Василь, не бойся за нее, — сказал он Смирнову. — Около меня ни человек, ни зверь на нее не посягнет. А ты, браток, в лесу ей не помога…
— Спасибо, Семен! — чуть виновато ответил Василь.
Доверчиво и открыто приняла Алена повседневную заботу Костина.
В тихую минуту задушевной беседы признался он ей, что только нужда в деньгах оторвала его от родных, и особенно скучает-томится он по Варваре — жене.
— Она у меня подруга-лебедь, разъединственная-одна, — цедил слова Семен. Он рассказал Алене про необыкновенную любовь лебедей. Если у лебедя гибнет подруга, он взмывает ввысь и, сложив крылья, камнем падает на землю — разбивается насмерть. — С тем и я жизнь кончу: мне во всем свете одна Варвара суждена.
Сурово ворчал Семен, приглядываясь к новым членам артели:
— Совсем вы еще сырые! Я вас возьму в оборот, вы у меня скоро станете закопёрскими таежниками.
Слово у Семена не расходилось с делом: ежедневно, ежечасно он знакомил переселенцев с тайнами тайги, учил, как найти съедобные коренья; как определить север и юг по мхам; узнавать по звукам, кто шатается по тайге; показывал неприметные непосвященному глазу следы обитателей чащоб; знакомил с нравами зверей и птиц, с повадками речных и озерных рыб.
Парнишкой он с друзьями отправился на лодках-плоскодонках вверх по Уссури, в незнакомые места. На второй день плавания ребята вытащили нагруженную рыбой лодку на берег, натаскали плавника, сухих кореньев и разожгли костер. Красно-оранжевый, огненно-желтый язык взметнулся в зелено-голубое небо. Золотым веером рассыпались брызги тысяч искр.
Вечер стоял теплый, синий, летний. Такая же синяя, мягкая пришла ночь. Пламя костра, вставшее высоким, огненно гудящим столбом, уходило в глубину неба, усеянного крупными звездами.
В ведре сварили жирную, наваристую уху. Наелись в полную меру, и, усталые, счастливые, ребята уснули около костра.
С первыми лучами солнца Семен был на ногах. Озорно и нетерпеливо гикнув, он разбудил ребят и помчался по песчаной отмели — нырнуть, выкупаться в парной утренней воде Уссури. Добежав до конца узкого клина, далеко вдавшегося в реку, Семен остановился. Следы на отмели! На влажном, сыром песке отчетливо отпечатался след крупного хищного зверя.
— Братва! Тут ночью кто-то был. Смотрите — след! — испуганно крикнул Семен подбегавшим товарищам.
Незабываемая летняя ночь, бушующее, переливающееся красками, могучее пламя костра, таинственное мерцание множества звезд, след зверя на песчаной отмели Уссури!
— Пришлось мне раз такую штуку видеть, что по гроб жизни не забуду, — рассказывал Костин переселенцам. — Шел я пешим ходом из Шкотово по берегу реки Майхэ. Присел отдохнуть на берегу. Ноги я здорово натрудил, опустил их в воду, сижу отдыхаю, о чем-то своем думаю.
Вдруг слышу шум, крик и замечаю какое-то необычное птичье волнение. Вижу — недалеко от другого берега Майхэ с криками летают крупные птицы, похожие на журавлей или аистов. Я хоть и шибко зрячий, а так и не смог разобрать — уже сильно стемнело. А к ним все летят и летят новые птицы.