— А мы беляков подальше в тайгу заманивали. Они нас преследовать бросились, ну и пришлось с ними маненько в кошки-мышки поиграть, пока не надоело. Были у них, у преследователей-то, кудри, да посеклись! — лукаво посмеивался Силантий. — Ох и жаркое дельце было, Петрович. На красоту! Удачное дельце — трепанули мы их и в хвост и в гриву. Вчерась нас собрали, начальник вышел, из больших, видать, военных начальников: голосина у него зычный, крепкий, как у боцмана, в плечах широк, и черная борода до пояса. Поздравил нас торжественно: «Поздравляю, говорит, вас, товарищи! Операция, говорит, выполнена блестяще. Поставленная задача — нарушить работу тыла белых — решена. Благодарю вас, родные, друзья-товарищи!..»
Я тут не стерпел, отвечаю: «Да здравствуют Советы! Да здравствует Ленин!» Он мне в ответ улыбается. Пондравился мне — славный такой, веселый командир. Голосистый. Голос как у архирея.
— Дрались на станции или в казармах? — спросил Лебедев.
— А ка-ак же! Такой бой на станции и в казармах учинили — аж стукоток стоял. Беляки нас не ждали, а сам знаешь, с внезапного напугу как человек заходится? Паника, известное дело, началась. Откуда? Как? Где прорвались? Сколько их? Может, и в Хабаровске бой идет? Пока они туда-сюда мыкались, мы их добро пощелкали: у многих была голова, да земля прибрала. Убитые, раненые, и «языков» прихватили. У нас дело было на широкую ногу поставлено: впереди разведка шла, и ей повезло: захватили заставу белых, узнали от нее пароль. А с паролем дело известное — ладно послужил и вперед проскочить дал. Идем, как через открытые ворота, тихо, смирно, без шума. По дороге еще две сторожевые заставы сняли. Подошли к станции, и только тут белые очухались — заметили нас. Стрельбу открыли — пошел бой, веселое сражение. Ей-богу, не вру, товарищ командир, чуток все вдрызг не разнесли, да малость оплошали, припоздали, и они успели всполошиться…
С койки приподнялась голова Борьки Сливинского: любопытно парнишке! Борька славно прижился у Лебедева. Выполнял небольшие задания. Однажды он вымолил у Сергея Петровича разрешение принять участие в небольшой разведке. Там юркому подростку повезло: удалось подслушать важный служебный разговор по телефону двух офицеров, давший разведчикам ценные сведения.
Партизаны-разведчики, вернувшись с задания, доложили Сергею Петровичу о результатах разведки и расхвалили Борьку.
Парнишка стал еще упорнее рваться в боевые дела. Но Сергей Петрович, оберегая его жизнь, категорически запретил партизанам без его разрешения брать Борьку в серьезные операции.
Когда часть самых боевых партизан ушла в неведомом ему направлении, на неведомое, таинственное задание, Борька ходил сам не свой. «Не взяли! Эх, надо бы тишком двинуть! И когда я вырасту?!»
Вставал спиной к старой ели, на коре которой была вырезана зарубка, мерил рост, досадовал: «Опять не вырос! Два дня ем до отвала, как на убой, а не прибавился!»
Слушая оживленный говор вернувшихся партизан, догадываясь по их восклицаниям, что они пришли с большого дела, Борька чуть не плакал от досады. «Не взяли! Так все и прохлопаю!»
— А, Бориска! Красный воин! Народоармеец! А я думаю: кто это храпит? А это тот же Савка, на тех же санках, — дружелюбно подшучивал Силантий. Он любил парнишку за быструю сметку, за выносливость и умение сносить любые житейские невзгоды, за боевой задор. Силантий хитренько посмотрел на Борьку. — Не терпится? Рассказать, где были? — лукаво спросил он.
— Ой, дяденька Силантий! — только и мог вымолвить Борька.
— Я думаю, Сергей Петрович, в этом теперь особого секрета нету? — обратился Лесников к командиру.
— Конечно нет. Да Борис и не болтлив. Знает наши правила — держать язык за зубами, — улыбнулся Сергей Петрович расцветшему от его похвалы парнишке.
Лесников рассказал Борьке о походе в тыл белых.
— Неужели меня нельзя было взять? Я бы их там покрошил! — пылко сорвалось у Борьки. Паренек с отчаянием дернул себя за белобрысый вихор.
— Што ты, што ты, сынок! Куда с тобой связываться в такую даль, в такую лютую стужу, в таком смертном деле? — живо откликнулся Силантий, понимая обиду и досаду Борьки. — Кто бы это нам позволил? Нас самих-то по штуке, как кету для собственного засола, выбирали. Только самых крупных и жирных брали, а ты малёк еще, рыбка-бесхвосточка. — Он вновь лукаво покосился на отчаянное, упорное лицо друга. — Сергей Петрович уж и так кумекал-кумекал, кого послать. Не острамили мы тебя, не ударили в грязь лицом. Петрович… — приосанивался, прямил грудь Силантий.