Настроение у дальневосточников было отличное. Еще до отправки на фронт в дивизии насчитывалось 570 членов партии, 308 кандидатов, 4313 комсомольцев. В пути 622 человека подали заявления о приеме в партию, 440 — в комсомол, а теперь перед боем партийные организации получили еще 219 заявлений. Помню, именно в тот вечер, 13 октября 1941 года, 133-й легкий артиллерийский полк полностью стал партийно-комсомольским.
Вскоре подъехал и командир дивизии В. И, Полосухин. Он изложил свое решение: основной упор в обороне делать не на передний край, как это трактовалось в наставлениях, а на вторые эшелоны.
— Прошу обосновать, — заинтересовался я.
— Во-первых, товарищ командарм, местность непосредственно у переднего края нашей обороны полузакрытая: рощи, кустарники и складки рельефа позволяют противнику скрытно сосредоточиться и одним броском ворваться в нашу оборону. Во-вторых, мы ожидаем в первую очередь наступления танков противника, с которыми нужно вести борьбу еще до подхода к переднему краю, а местность не просматривается. Поэтому, видимо, нам придется бороться против танков главным образом в глубине обороны и отсекать от них пехоту.
— Обоснование разумное. Давно командуете дивизией?
— Три месяца, — смущенно ответил Полосухин, чувствуя, что этим вопросом я как бы воздаю должное его командирским качествам.
Через полчаса мы выехали в боевые порядки одного из полков.
Когда проезжали мимо старых памятников, вспомнил толстовское описание Бородинского поля, каким оно представлялось Пьеру Безухову накануне знаменитой битвы. Безухов видел тогда поля, курганы, ручьи и бесчисленные колонны войск… Поляны, ручьи и леса остались и теперь, а вот войск не было видно — не та война! Подразделения зарылись в землю и замаскировались. Поле казалось пустынным.
Да, не та война, не тот характер сражений. И если тогда на этом куске русской земли — девять километров по фронту и два с половиной в глубину — огнем и врукопашную сражались в сомкнутом строю, решая судьбы истории, сто двадцать тысяч русских солдат и сто тридцать тысяч французов, то теперь тут было сравнительно немного войск. И исход войны определялся не на Бородинском поле, точнее, не только здесь, но и на всем тысячекилометровом фронте, где в эти дни шли ожесточенные бои.
На огневых позициях артиллерийской батареи 17-го стрелкового полка к нам подбежал невысокий крепыш с треугольниками на петлицах.
— Командир орудия старший сержант Корнеев! — доложил он.
— Готовы, товарищ Корнеев, встретить противника?
— Так точно, товарищ генерал!
— Кто у вас в расчете?
— Наводчик орудия сержант Строганов — шахтер из города Сучана; заряжающий — казах Башмеев, тоже шахтер, из Караганды. Остальные номера — туркмен Кадмыков, рабочий ашхабадского элеватора; Смолярчук — слесарь из Минска, белорус. А вот Рябченко — с Дона, до армии был трактористом. Сам я из Свердловска, токарь завода «Уралмаш».
— Не расчет, а прямо Совет Национальностей! — пошутил член Военного совета.
— Коммунисты и комсомольцы есть?
— Все комсомольцы, за исключением Смолярчука, но он собирается вступить в комсомол.
— Желаем удачи в бою!
— Спасибо, товарищ генерал! Немцев к Москве не пропустим!
Полосухин все время молчал, но выражение его лица говорило, что он доволен своими солдатами.
Несколько дальше, на позициях запасного учебного полка, мы встретили добровольцев-москвичей с завода «Серп и молот»: инженера В. Г. Григорьева, электромонтера С. Ф. Гончара. В этом же отделении находились отец и сын Павловы и два пожилых рабочих Орлов и Захаренко с фабрики «Трехгорная мануфактура».
— Получили мы на днях наказ от краснопресненцев, — сказал Захаренко, вынул из кармана письмо и передал его нам. — Вот, почитайте сами!
Павел Федорович быстро прочитал письмо и с волнением сказал:
— Да, Дмитрий Данилович! Красная Пресня не зря славится своими революционными традициями. Вот и теперь краснопресненцы призывают воинов Западного фронта стоять насмерть, но врага к Москве не пропустить. Какой патриотический документ! Мне думается, стоит его размножить и довести до каждого солдата.
— Я тоже так считаю.
Через несколько дней письмо краснопресненцев уже читали во всех ротах.
В те грозные дни по зову партийных организаций на фронт пошли десятки тысяч коммунистов и комсомольцев.
Московская партийная организация, а по ее примеру и многие другие превратились в своего рода боевые штабы по мобилизации сил и средств на борьбу с немецко-фашистскими захватчиками. Только за первые пять месяцев войны в армию влилось около четырехсот тысяч московских коммунистов и комсомольцев.