Скандал, а иначе такую размолвку и назвать было нельзя, разразился около конюшни, в присутствии многих колхозников, что придавало происшествию еще большую значительность и остроту.
Только что укатили из села сеялки, снаряженные для колхоза «Светлый путь». С машинами ушли для помощи двое комсомольцев: Петр Аникеев, решивший для такого случая еще на четыре дня отложить свой отъезд в Тамбов, и младший конюх Никита Кочетков. Никиту направил с лошадьми «для хозяйского глаза» сам Торопчин.
Перед уходом сеялок на площади произошла сцена, растрогавшая многих колхозников.
Секретарь партийной организации колхоза «Светлый путь» Ефремов, до этой минуты все еще сомневавшийся в успешном исходе своей миссии, — самим ведь трудно, а тут еще другим помогай, — прямо не поверил своим глазам. Долго смотрел на подкатившие к нему сеялки, потом перевел взгляд на Торопчина, хотел что-то сказать Ивану Григорьевичу, но передумал и повернулся к группе колхозников, собравшихся около конюшен.
— Значит, не только на фронте наши люди друг за друга горой стояли. Никогда, видно, советский человек не оставит товарища в беде. Знаю, что теперь сказать своим колхозникам. А вам… дорогие друзья, товарищи…
Ефремов стянул с головы картуз и низко поклонился собравшимся.
— Управляйтесь, Павел Савельевич! А осенью, гляди, вместе загуляем! — не так, как всегда, звонко и задорно, а мягко и задушевно ответила Ефремову за всех Дуся Самсонова.
И вот буквально через несколько минут после такого хорошего разговора к конюшне примчался на своем мотоцикле председатель колхоза Бубенцов.
Федор Васильевич был, что называется, в полном параде. Новенькая гимнастерка, брюки с кантом, щегольские хромовые сапоги. На груди все восемь боевых наград. Нарядился так председатель для представительности: он выезжал в район по важному делу.
Бубенцов остановил машину, выключил мотор и направился прямо к Торопчину. И хотя он не сказал еще ни одного слова, все присутствовавшие почувствовали неладное.
Незадолго до этого у Бубенцова произошел разговор с Иваном Даниловичем Шаталовым и Павлом Тарасовичем Кочетковым. Оба члена правления, повидимому, случайно встретились с возвращавшимся на село председателем у его дома.
— Куда катался, Федор Васильевич? — здороваясь с Бубенцовым за руку, необычно приветливо спросил Иван Данилович.
— Именно что катался, — уклончиво, но весело ответил Бубенцов. Ом был в отличном настроении.
— Тоже не вредно, передохнуть не мешает. А мы тут без тебя соорудили хорошее дело.
Федор Васильевич, осматривавший втулку заднего колеса мотоцикла, поднял голову. Черт его знает, этого усача, говорит одно, а слышится всегда другое.
— В благодетели рода человеческого вышли! — с насмешливой ухмылкой добавил завхоз.
Бубенцов выпрямился. Пристально взглянул на Шаталова и Кочеткова. У обоих лица веселые. Спросил:
— Чего опять придумали?
— Придумали не мы, мы только решали, — сказал Иван Данилович.
— А решали — мы? — повернулся к Шаталову Кочетков.
— А то кто же? Раз правление — значит мы. Дело такое, Федор Васильевич, — уже серьезно, даже озабоченно обратился Шаталов к Бубенцову. — Приезжал к нам сюда Ефремов Павел Савельевич. Знаешь небось, из колхоза «Светлый путь» новый секретарь?
— Еще бы не знать, — Бубенцов нахмурился. — У меня этот колхоз вот где сидит. Восемьдесят центнеров ржи они нам должны, деньгами больше двух тысяч и молотилку зажилить хотят, на то похоже. — Бубенцов повернулся к Кочеткову. — Ты бы съездил, узнал. А в случае чего я и сам пройдусь по этому «Светлому пути».
— Узнавал уж я, — сказал Кочетков.
— Ну и что?
— В район везти молотилку теперь надо. На капитальный ставить.
— Вот сукины дети! Свой колхоз пропили да и чужого еще прихватили! — Хорошее настроение у Бубенцова испарилось окончательно.
Действительно, только недавно чуть не всё правление колхоза «Светлый путь» пошло под суд за систематическую пьянку и разбазаривание колхозного имущества.
— Вот почему я и за сеялки опасаюсь, — кстати ввернул Иван Данилович Шаталов.
— Какие сеялки?
— Наши. В помощь мы им отправили — две, да еще с тяглом. Все как полагается. — Шаталов внимательно поглядел на побелевшее сквозь загар от волнения лицо Бубенцова и спросил: — А разве с тобой секретарь не советовался?