— Плохого тут ничего нет, Иван Данилович. В этом, хотите знать, сказывается не легкомыслие, а сознание собственной силы, вера в завтрашний день, — авторитетно сказал Матвеев.
Вообще Петр Петрович высказывался свободно, уверенно и веско. Несколько портило, правда, впечатление то, что говорил Матвеев всегда с твердым убеждением, что слушающие с ним согласятся. Хотя многим это нравилось: «Матвеев уж если скажет, так скажет. Каждое слово как гвоздем прибьет».
— Вот вернемся к вашему колхозу. Как вы думаете, почему «Заря» опять в передовики попала?
— Об этом вы спросите руководителей наших. А мы что — люди маленькие, — скромно уклонился от ответа Шаталов, — Нам ведь только за плугом ходить доверяют да шорничать.
— Маленьких людей в нашей стране нет! — со снисходительной улыбкой возразил Ивану Даниловичу Матвеев. — Сегодня вы за плугом ходите, а завтра — депутат в райсовете!
— Кабы все так думали, как вы говорите, Петр Петрович, — вступила в разговор Прасковья Ивановна. — А послушаешь наших — только и света в окне, что Торопчин да Бубенцов, Бубенцов да Торопчин. Сегодня мой Иван Данилович попробовал было возразить на правлении…
— Помолчи лучше, Прасковья, — остановил жену Шаталов. — Поспорили, правда, крепко, но… Зачем сор из избы выносить…
— Это не сор! — веско поправил Ивана Даниловича Матвеев. — Лично для меня мнение рядовых колхозников дороже всего. Я, Иван Данилович, сразу понял, что поступок вашего председателя не случайность. Кого-кого, а меня благополучными сводками не обманешь. Где сейчас Торопчин?
— А кто его знает! Я Ивана Григорьевича дён десять и в глаза не видал. А по совести сказать, хоть бы мне его и век не видеть.
— Интересно. Хотел бы я вас, товарищ Шаталов, расспросить кое о чем поподробнее. — Матвеев вынул из портсигара папиросу, энергично дунул внутрь мундштука, закурил. Потом достал из офицерского планшета блокнот.
— Клавдия, ты ведь, кажется, к тетке с утра собиралась, — обратился Шаталов к дочери.
Девушка сидела, повернувшись к окну, и лица ее в первый момент Иван Данилович не видел. А когда Клавдия отвернулась от окна, тревоги на ее лице уже не было.
Сказала равнодушно:
— Из головы вон.
Но зато внутри, под шелковой блузкой, сердце билось не так, как всегда — неслышно. Оно настойчиво постукивало тугим молоточком в грудь. Но его, свое сердце, слышала только сама Клавдия. Даже мать не замечала, что уже больше двух месяцев девушка ни днем, ни ночью не знала покоя. Видела, правда, Прасковья Ивановна, что дочь похудела и лицом стала какая-то светлая, но не додумалась объяснить это словами песни: «То не ветер ветку сушит — сушит девушку любовь». Или забыла Прасковья Ивановна свою молодость, когда против воли родительской ушла из богатого дома к батраку? Или дочь ее, Клавдия, все это время вела себя так, что обманула даже материнские глаза?
Сильная была девушка Клавдия Шаталова, самолюбивая, упрямая. Заплакать бы надо, а она смеется. Поклониться бы поласковей, а она еще выше голову поднимет и так взглянет на того, кто дороже всего на свете, что никакой надежды у человека не останется.
— Скажи тетке, что я ее буду ждать в воскресенье, — напутствовала уходящую Клавдию мать.
— Скажу.
Как же, дождется тетка приглашения!
Степенно прошла Клавдия Шаталова по улице села. Но, выйдя к мосту, круто свернула, птицей пронеслась по узенькой тропке, проложенной в прибрежных кустарниках, потом вдоль огородов. И только в сенях избы Торопчина задержалась, перевела дух, поправила волосы.
Ивана Григорьевича Клавдия застала в том же положении, в каком оставила его мать, Анна Прохоровна. Он сидел за столом, опустив голову на руки.
В горницу уже закрадывался вечерний полумрак.
Девушка постояла у порога, испытующе, из-под шали оглядываясь. Потом, убедившись, что в избе, кроме Ивана Григорьевича, никого нет, позвала тихонько:
— Ваня…
Торопчин не отозвался. Не шевельнулся даже.
Тогда Клавдия неслышно скользнула к столу, присела рядом, откинула шаль. К ней, доверительно мурлыча, пододвинулась кошка.
— Ваня, — позвала Клавдия уже настойчивее.
Только тогда Торопчин с усилием, как большую тяжесть, поднял от рук голову. Увидав Клавдию, не удивился. Крепко потер лоб. Сказал:
— Пришла… А я заснул, оказывается.
Зато Клавдия очень удивилась такой встрече. Обиделась даже. Сказала взволнованно:
— Смотри! Будто так и надо… Да я бы ни в жизнь не пришла.