— Это ты до сих пор спишь?
Торопчин вздрогнул, поспешно повернулся.
— И не стыдно?
Однако вошедшая в горницу без стука Марья Николаевна Коренкова смотрела не осуждающе. Весело даже. И вид у бригадирши был совсем не скучный, хотя только десять минут тому назад пришлось ей поволноваться при разговоре с председателем.
— Вот я, тебя сейчас студеной водицей спрысну, как своего Николку. Сразу, брат, оживешь.
Но Торопчин ожил и без студеной водицы. Он с удовольствием оглядел статную, подтянутую и нарядную Коренкову. Как будто в горницу вместе с женщиной с улицы ворвался бодрящий, напоенный ароматами распускающейся листвы непоседа-ветерок.
— Какая ты, Марья Николаевна, прямо невеста!
— Невеста и то. В дружки пойдешь?
— Ну да?
— А чего ж в воду-то глядеть, все равно дна не увидишь. Это ведь вы, молодые, ходите да ходите друг около друга, как телята на привязке вокруг пенька. А нам раздумывать долго нельзя. И жить-то, может быть, осталось считанные года.
— Подумаешь, старушка. — Торопчина несколько смутили «телята», и он поспешил сменить тему разговора. — Ну, какие дела, Марья Николаевна?
— Спасибо. Надо бы хуже, да некуда, — весело отозвалась Коренкова. Задорным движением откинула, чтобы не смять, новую юбку и присела на табурет около кровати. — Пока ты тут отлеживаешься да международные дела обдумываешь, председатель нас, всех троих бригадиров, без веника выпарил так, что Камынин с перепугу аж мимо своей избы проскочил.
— Что такое?! — приподнимаясь на кровати, с изумлением спросил Торопчин.
Коренкова взглянула на озадаченное лицо Ивана Григорьевича и рассмеялась.
— Смотри, по нам, бригадирам, вдарили, а на тебе будто синяк вскочил.
Торопчина действительно потряс и расстроил новый, но по-старому невыдержанный и хамоватый поступок Бубенцова.
— Вызвал председатель нас троих в правление, Шаталов еще там оказался, как на грех, — неторопливо и певуче начала свой рассказ Коренкова, — вызвал, значит, да как начал кадить дымом-ладаном!.. Только что не по матушке.
— Не может этого быть. Не верю! — вырвалось недоуменное и, пожалуй, тоскливое восклицание у Торопчина. Просто в голове у него не укладывалось: «Ну, как это можно после вчерашнего разговора… Где же оно, раскаяние?»
— Разве я когда-нибудь обманула тебя, Иван Григорьевич, хоть настолечко? — В голосе Коренковой прозвучала обида. Но Торопчин этого не заметил.
— Ну, ну, и чем же закончился разговор?
— Обожди. Я тебе еще начало не досказала, а ты за конец хватаешься. «Да, так опять, — кричит Бубенцов, — вы самоуправством занимаетесь! С Ивана Торопчина, говорит, хотите пример брать…»
— Так и сказал?
— Словечка не прибавила. «Чужим, говорит, сеять можно, а для своей работы кони у вас уморились». И пошел, и пошел… А Шаталов сидит да головой мотает: дескать, так их!.. Ну, не попади он, усатый тетерев, мне под горячую руку!
Лицо Коренковой посуровело. А бирюзовые, когда смеялись, глаза ее от гнева стали темносиними, как около грозовой тучи небо.
Иван Григорьевич слушал, уже не перебивая. А мысли обгоняли рассказ. Значит, опять Федор по старой дорожке пойдет. Ну как же они теперь глазами друг с другом встретятся!
— Шумел, шумел Федор Васильевич, да, видно, и сам упарился. Белый стал, как холстина, и захромал сразу как-то нехорошо. Сел вот так к столу, уперся локтем и смотрит на нас — то на меня, то на Брежнева, А глаза, вижу, у него уж не те — будто хозяина дома не было, а теперь вернулся. Смотрит и молчит. Ну, и мы молчим и смотрим. Только на Камынина напала икота. А то как неживые все, на картине нарисованные. Смешно даже. Тут, верно, Иван Данилович вступил в разговор. Тоже, видать, не по делу рассердился. «Что же, говорит, вы молчите, бригадиры? Ай совестно стало?»
— Эх, меня там не было! — возбужденно сказал Иван Григорьевич и, повидимому забыв про присутствие женщины, откинул одеяло и в одном белье поднялся с кровати.
— Это при невесте-то! — полушутливо, полусмущенно напомнила о своем присутствии Коренкова.
Очень смутился и Торопчин. Вновь нырнул под одеяло.
— То-то! — к Марье Николаевне снова вернулось хорошее настроение. Она поднялась, отошла к окну и распахнула створки. — Благодать-то какая, а? Один денек краше другого.
Однако Ивана Григорьевича «благодать» не заинтересовала. И хорошее настроение к нему не скоро вернулось.
— А вы, бригадиры, ничего и не ответили?.
— Ну да! — Коренкова сперва покосилась, затем, увидав, что Иван Григорьевич уже почти одет, вновь повернулась к нему. — Брежнев за всех нас сказал. Сначала Шаталову да тем же заворотом и Бубенцову: «Я бы, говорит, Иван Данилович, на твоем месте даже рта не раскрывал. А вы, товарищ Бубенцов, если бы обратились к нам по-людски, мы бы вам и ответили как человеку. А при таком отношении — никакого разговору не будет».